сны...
Сны... Ему снились странные сны... С гладким сюжетом, с мгновенным переходом от события к событию. Каждое утро было ожиданием праздника - сны всегда приходили под утро. И потом, он еще долго ходил как оглушенный, тыкаясь в разные углы своей квартиры, выкапывая из памяти каждую минуту сна. И если бы он мог их записать на пленку, он стал бы одним из гениев режиссуры. Но такого так и не случилось - он оставался собой. И лишь яркие сны манили его к другой жизни.
Бессмысленные часы ночи наполняли его жизнь - ночью он жил, что-то писал, писал всё больше для себя, бродил по улицам в поисках вдохновения, замечал и набрасывал в свой блокнотик самые яркие образы. Он просто мог часами гулять по пустым улицам, заходить в пустые парки, и думать, что мир наконец-то умер и теперь он действительно один - он понемногу сходил с ума ночью.
Он сто раз начинал новую жизнь. - Да, это так легко, начинать новую жизнь. С понедельника, с первого числа, с любой даты - он говорил себе, что станет другим, не будет разбрасываться минутами жизни, будет искать себя, выбросит прочь из своей жизни пьяные ночи. Он хотел изменить самую сущность себя, бороться за свет в себе - но наступал очередной понедельник, первое число - и он вновь просыпал зарядку в шесть утра. Жизнь снова приходила к исходному.
Он любил безумные поступки - они были его второй натурой. Он думал, что живет в согласии с собой - если что-то внутри просило его залезть на очередной кран ночью, чтобы стоя на ветру, метрах в сорока над землей, ощущать себя пиратом, смотрящим с мачты за горизонт, ощущать себя летящим над землей - да, он был странным. Он делал это не для адреналина - он просто не мог жить иначе.
Он ощущал в себе ребенка, и никогда не хотел потерять это чувство - что-то светло-простое. Он любил пересматривать детские фотографии, вспоминать себя. И какой-то незримый луч связывал его с теми временами - временами то тускнея, то разгораясь - словно пламя свечи на ветру. Нет, он уже давно не играл в машинки - на смену пришли новые игрушки - телефоны, деньги, мотоциклы и дорога. Но он еще умел смотреть на всех нас светло-синими глазами детства - и это всегда делало его лучше, чем он есть.
Он был из рода перекати-поле - весь мир был его домом, он не мог долго задержаться на одном месте, даже пуская там корни, впитав всю влагу, он вновь отрывался от земли и шел, гонимый ветром. Что-то гнало его - и он не знал, что это было. Наверное, это судьба - не раз говорил он себе - кто-то боится выйти за порог дома, а кто-то будет вечнго искать его, этот дом. И какая разница, где он сегодня, ведь завтра его там уже не будет - да, он был из рода перекати-поле.
Он слушал что-то жестко-колючее, жутко не похожее на него внешне. Разброс в музыке был большой - не было лишь поп-музыки и её производных - он считал, что она унижает все светлое в нем. Главное, что он искал - это звучание чистой боли. И если он находил такое - то мог часами слушать одну и ту же песню, в очередной раз рвавшую его душу. Было лишь одно, чего он стыдился - пьяным он пел русские народные, ругая потом себя утром - да, он был странным.
Посмотрите же, обернувшись - не идет ли он в толпе за вами. Посмотрите - вот он, спрятался в метели. Он где-то здесь рядом... Просто обернитесь, увидьте его...
Бессмысленные часы ночи наполняли его жизнь - ночью он жил, что-то писал, писал всё больше для себя, бродил по улицам в поисках вдохновения, замечал и набрасывал в свой блокнотик самые яркие образы. Он просто мог часами гулять по пустым улицам, заходить в пустые парки, и думать, что мир наконец-то умер и теперь он действительно один - он понемногу сходил с ума ночью.
Он сто раз начинал новую жизнь. - Да, это так легко, начинать новую жизнь. С понедельника, с первого числа, с любой даты - он говорил себе, что станет другим, не будет разбрасываться минутами жизни, будет искать себя, выбросит прочь из своей жизни пьяные ночи. Он хотел изменить самую сущность себя, бороться за свет в себе - но наступал очередной понедельник, первое число - и он вновь просыпал зарядку в шесть утра. Жизнь снова приходила к исходному.
Он любил безумные поступки - они были его второй натурой. Он думал, что живет в согласии с собой - если что-то внутри просило его залезть на очередной кран ночью, чтобы стоя на ветру, метрах в сорока над землей, ощущать себя пиратом, смотрящим с мачты за горизонт, ощущать себя летящим над землей - да, он был странным. Он делал это не для адреналина - он просто не мог жить иначе.
Он ощущал в себе ребенка, и никогда не хотел потерять это чувство - что-то светло-простое. Он любил пересматривать детские фотографии, вспоминать себя. И какой-то незримый луч связывал его с теми временами - временами то тускнея, то разгораясь - словно пламя свечи на ветру. Нет, он уже давно не играл в машинки - на смену пришли новые игрушки - телефоны, деньги, мотоциклы и дорога. Но он еще умел смотреть на всех нас светло-синими глазами детства - и это всегда делало его лучше, чем он есть.
Он был из рода перекати-поле - весь мир был его домом, он не мог долго задержаться на одном месте, даже пуская там корни, впитав всю влагу, он вновь отрывался от земли и шел, гонимый ветром. Что-то гнало его - и он не знал, что это было. Наверное, это судьба - не раз говорил он себе - кто-то боится выйти за порог дома, а кто-то будет вечнго искать его, этот дом. И какая разница, где он сегодня, ведь завтра его там уже не будет - да, он был из рода перекати-поле.
Он слушал что-то жестко-колючее, жутко не похожее на него внешне. Разброс в музыке был большой - не было лишь поп-музыки и её производных - он считал, что она унижает все светлое в нем. Главное, что он искал - это звучание чистой боли. И если он находил такое - то мог часами слушать одну и ту же песню, в очередной раз рвавшую его душу. Было лишь одно, чего он стыдился - пьяным он пел русские народные, ругая потом себя утром - да, он был странным.
Посмотрите же, обернувшись - не идет ли он в толпе за вами. Посмотрите - вот он, спрятался в метели. Он где-то здесь рядом... Просто обернитесь, увидьте его...
