Мама?
- Не качайся на стуле, а то упадешь!
- Сколько раз говорить - выкинь эту палку, и не подбирай всякую гадость с земли
- Ты будешь меня слушаться когда-нибудь? Вот расскажу все папе, будешь знать, как баловаться
- Ох, ты что, не видишь, что от кастрюли пар идет? Как же ты мог так обжечься... Иди скорей, помажу ручку мазью и все пройдет... Ну не плачь, солнышко, сейчас подую... У кошки боли, у собачки боли, а у сыночка не боли...
- Где ты так вымазался? Ты что, поросенок? Бегом домой, и гулять сегодня не пойдешь больше
- Смотри, совсем ноги мокрые, и варежки. Скорее домой, а то заболеешь...
Валя лежал в постели с закрытыми глазами, и словно слышал в голове разные женские голоса, материнские голоса. Они были чаще недовольными, даже грозными, но с какими-то мягкими, нежными нотками. За недовольством скрывалась любовь, самая-самая сильная - материнская. Валя повертел головой тихонько, чтобы не слышать голосов, и свернулся калачиком, чтобы его грело не только тонкое одеяло, но и тепло его собственного тела. Это помогло, и Валя уснул тревожным детским сном, вздрагивая во сне от холода.
Так получилось, что мамы у Вали не было. Он ее почти не помнил, иногда только снилась ему женщина в сером платье, и она звала его по имени, и плакала. И Валя тоже плакал, и просыпался, тихонько и жалобно подвывая, за что был прозван старшими мальчишками из приюта Нюней, а в сочетании с почти девчоночьим именем и вовсе - Валечкой-нюнечкой. Дразнили мальчика постоянно. Стоило ему только войти в учебный класс, или в столовую, или в комнату, где вместе с ним жили еще пять мальчиков, как все принимались его дразнить - уж больно Валя был мелковат, слаб и плаксив, а с васильковыми глазами в пол лица и со светлыми непослушными вихрами и вовсе походил на девочку. Так сложилось, что и папы у Вали не было, но папа даже и снился, и никаких воспоминаний о нем не осталось. Вале было всего шесть лет, два из которых он жил в приюте, а до этого - у какой-то тёти в деревне. Тётя была крупная, громкая, все время ходила в ярких цветастых халатах с расплывшимися розами и маками и Валя этих маков жуть как боялся. У тети было еще четверо детей, самому старшему было пятнадцать, и он уже заканчивал школу. А самому младшему - три. Тетя была грубая и очень сильная - Валя как-то видел, как она рубила дрова в огороде. У-у-ух - вздыхал топор, раскалывая чурку надвое, ф-у-у-х - выдыхала тётя, снова замахиваясь топором и вытирая пот с лица. Неудивительно, что Валя ее боялся, а тетка злилась и кричала на него, называя "обузой" и "лишним ртом". Потом что-то случилось, что тетя громко рыдала на кухне и ее дети тоже и дергали ее за маковый халат. А потом тетя отвела Валю в приют и тоже все время плакала, прижимая его к своей большой цветастой груди. Вале было страшно и тесно, и он тоже разрыдался. Тогда-то мальчишки и прозвали его плаксой. С первого дня мало что изменилось - с ним так никто и не дружил и в игры его не звал, и Валя играл сам. Он вообразил себе Маму - самую настоящую, в сером платье и с синими, как у него, глазами, и тихонько разговаривал с ней, пока никто не слышит, и играл с ней в бедные приютские игрушки, потому что самые лучшие игрушки всегда были у старших ребят. Воспитатели на Валю внимания почти не обращали, ничем его не выделяя, только поломойка баба Аня иногда украдкой гладила мальчика по вихрастой голове и клала в карман его застиранной синей рубашечки то пряник, то яблочко, то горсть конфет.
- Держи, Валька, да языком не трепи... Не любят у нас энти надзирательницы, чтоб мы детишек в полюбимчиках имели. Давай, беги на обед, а то и так прозрачный, как стеклушко.
Валя поначалу пугался такой ласки, робел и опускал глаза в пол, а потом привык и даже улыбался, и говорил детское искреннее "Спасибо".
Жизнь в приюте шла своим чередом, скучная, серая, размеренная. В 8. 00 - подъём, полчаса на сборы, потом зарядка. Завтрак и учебный класс, где пожилая строгая учительница с прозрачными равнодушными глазами вела уроки. Перерыв на обед и снова уроки, почти до вечера. А в 18. 00 - занятия в творческом классе. Девочки вышивали, вязали, вырезали открытки и цветы, складывали оригами. Мальчишки пилили, точили, выжигали на дереве, или их определяли на корпусные работы: покрасить плинтуса, утеплить окна, да и много еще всяких дел. Потом снова зарядка, ужин, подготовка ко сну и в 21. 00 - отбой. Но и эти дни разбавляли очень волнительные для детей события - когда дяди и тети приезжали выбирать себе ребенка и становились Мамами и Папами. Во время и после таких приездов дети всегда очень волновались, дисциплина нарушалась и воспитатели недовольно хмурились и наказывали потом самых ярых нарушителей. Наказывали обычно "углом" от часа или лишением обеда или ужина. Такие методы были действенны, и дети снова входили в размеренный ритм приютских будней.
... Дети столпились у окон и галдели, глядя, как из машины выходят мужчина и женщина. Каждому хотелось, чтобы его взяли в семью, чтобы выбрали именно его из других.
Темноглазый и смуглый, как цыган, Витька, главный задира десяти лет, цыкнул и махнул рукой, обращаясь к таким же большим мальчишкам, от восьми до девяти:
- Нас такие не возьмут... Мы большие уже, выросли... Это девчонок любят, плакс и ябед, непонятно за что, да Валечку-плаксу, если за девочку примут.
Все рассмеялись. Валя стоял тут же и сжимал кулачки, стараясь не слушать.
- Да, девчонкам всегда все самое лучшее, - подхватил кто-то, глядя, как разрумянившиеся девочки в ажиотаже прихорашиваются, заплетая косички и поправляя какие-то бантики и ленточки.
- Нюня, может, тоже косички заплетешь? Глядишь, заберут тебя в дом, как девчонку, а возвращать поздно будет.
Мальчишки продолжали дразнить Валю, на время отвлекаясь от прибытия потенциальных Мамы и Папы.
- Да, Валенька, а мы расскажем, как ты хнычешь постоянно, как нюююня...
Толстый задиристый мальчишка оказался прямо перед лицом Вали, и запрыгал на одной ноге, и запел дразнилку:
-Наша Валя громко плачет,
Уронила в речку мячик...
Валя попытался отойти в сторону, но задира кричал Вале почти на ухо. В следующий миг задира оступился, свалился на пол и громко заголосил, держась за ногу.
В комнату тут же вбежала учительница, та самая, с прозрачными глазами. Она окинула взглядом кричащего и плачущего толстого мальчика с опухшей ногой и молчаливо стоящего рядом Валю, мигом по-своему оценив ситуацию. Остальные дети испуганно сгрудились поодаль.
- Сейчас поведем тебя в травмпункт, перелома нет, ушиб, и не кричи так, ничего страшного не случилось. Приложат лед и все пройдет. Все остальные - играйте и ведите себя естественно и мило, это в ваших же интересах, сейчас сюда зайдут чьи-то будущие родители. А ты, - обернулась она к Вале, - отправляешься в свою комнату и находишься там до ужина.
Кто-то из детей охнул - более жестокого наказания нельзя и вообразить - отнять шанс на исполнение самой страстной, самой заветной мечты каждого ребенка, Но никто так и не сказал ничего в защиту Вали, все молча проводили взглядом учительницу с хромающим и постанывающим задирой.
- Марш в комнату! - повторила она Вале и скрылась за дверью.
Валя закрыл глаза на миг, чтобы слезы вернулись обратно, и медленно, как робот вышел в коридор. Но до комнаты дойти не успел. Прямо ему навстречу шла заведущая, а за ней - мужчина в коричневом свитере и женщина в сером платье. Валя испуганно поднял глаза и остановился от удивления.
- Мама?
Это же была та самая Мама, которую он придумал, его Мама. В сером платье, с золотыми волосами, как у принцесс из сказки. Только глаза были не синие, а серо-голубые.
- Мама... - повторил Валя, уже уверенно, но потрясенно. Заведующая зло посмотрела на мальчика, и украдкой погрозила кулаком. Но Валя не видел ничего этого, весь его маленький мир сузился до такого родного лица. Женщина в сером платье остановилась и присела на корточки, чтобы быть вровень с мальчиком. Ласково улыбнулась.
- Привет. Тебя как зовут?
- Валя.
- А я Оля.
Она протянула мальчику руку, чтобы поздороваться, и он схватил ее двумя ладошками и крепко сжал.
- Ты не Оля. Ты - Мама. - Твердо и решительно сказал Валя.
- Нет, маленький, я не мама. Я пока всего лишь Оля.
Женщина грустно улыбнулась, поднимаясь. И глаза у нее стали мокрые, как у Вали.
Она еще раз ободряюще улыбнулась мальчику и махнула рукой на прощание, отвернулась и пошла дальше по коридору.
А Валя смотрел и не верил, что Мама, его Мама вот так уходит.
- Мама, стой, ты куда? Мама...
Женщина обернулась. И сердце так защемило, так больно стало в груди, что она снова присела, расставила руки и тихо позвала:
- Иди сюда.
Валя подбежал к ней и крепко обнял, и разревелся, постыдно, на глазах у заведующей.
- Мамаама... ма... - сквозь рыдания лепетал мальчик, цепляясь за шею женщины, - ты Мама!
- Да, я мама.
- Сколько раз говорить - выкинь эту палку, и не подбирай всякую гадость с земли
- Ты будешь меня слушаться когда-нибудь? Вот расскажу все папе, будешь знать, как баловаться
- Ох, ты что, не видишь, что от кастрюли пар идет? Как же ты мог так обжечься... Иди скорей, помажу ручку мазью и все пройдет... Ну не плачь, солнышко, сейчас подую... У кошки боли, у собачки боли, а у сыночка не боли...
- Где ты так вымазался? Ты что, поросенок? Бегом домой, и гулять сегодня не пойдешь больше
- Смотри, совсем ноги мокрые, и варежки. Скорее домой, а то заболеешь...
Валя лежал в постели с закрытыми глазами, и словно слышал в голове разные женские голоса, материнские голоса. Они были чаще недовольными, даже грозными, но с какими-то мягкими, нежными нотками. За недовольством скрывалась любовь, самая-самая сильная - материнская. Валя повертел головой тихонько, чтобы не слышать голосов, и свернулся калачиком, чтобы его грело не только тонкое одеяло, но и тепло его собственного тела. Это помогло, и Валя уснул тревожным детским сном, вздрагивая во сне от холода.
Так получилось, что мамы у Вали не было. Он ее почти не помнил, иногда только снилась ему женщина в сером платье, и она звала его по имени, и плакала. И Валя тоже плакал, и просыпался, тихонько и жалобно подвывая, за что был прозван старшими мальчишками из приюта Нюней, а в сочетании с почти девчоночьим именем и вовсе - Валечкой-нюнечкой. Дразнили мальчика постоянно. Стоило ему только войти в учебный класс, или в столовую, или в комнату, где вместе с ним жили еще пять мальчиков, как все принимались его дразнить - уж больно Валя был мелковат, слаб и плаксив, а с васильковыми глазами в пол лица и со светлыми непослушными вихрами и вовсе походил на девочку. Так сложилось, что и папы у Вали не было, но папа даже и снился, и никаких воспоминаний о нем не осталось. Вале было всего шесть лет, два из которых он жил в приюте, а до этого - у какой-то тёти в деревне. Тётя была крупная, громкая, все время ходила в ярких цветастых халатах с расплывшимися розами и маками и Валя этих маков жуть как боялся. У тети было еще четверо детей, самому старшему было пятнадцать, и он уже заканчивал школу. А самому младшему - три. Тетя была грубая и очень сильная - Валя как-то видел, как она рубила дрова в огороде. У-у-ух - вздыхал топор, раскалывая чурку надвое, ф-у-у-х - выдыхала тётя, снова замахиваясь топором и вытирая пот с лица. Неудивительно, что Валя ее боялся, а тетка злилась и кричала на него, называя "обузой" и "лишним ртом". Потом что-то случилось, что тетя громко рыдала на кухне и ее дети тоже и дергали ее за маковый халат. А потом тетя отвела Валю в приют и тоже все время плакала, прижимая его к своей большой цветастой груди. Вале было страшно и тесно, и он тоже разрыдался. Тогда-то мальчишки и прозвали его плаксой. С первого дня мало что изменилось - с ним так никто и не дружил и в игры его не звал, и Валя играл сам. Он вообразил себе Маму - самую настоящую, в сером платье и с синими, как у него, глазами, и тихонько разговаривал с ней, пока никто не слышит, и играл с ней в бедные приютские игрушки, потому что самые лучшие игрушки всегда были у старших ребят. Воспитатели на Валю внимания почти не обращали, ничем его не выделяя, только поломойка баба Аня иногда украдкой гладила мальчика по вихрастой голове и клала в карман его застиранной синей рубашечки то пряник, то яблочко, то горсть конфет.
- Держи, Валька, да языком не трепи... Не любят у нас энти надзирательницы, чтоб мы детишек в полюбимчиках имели. Давай, беги на обед, а то и так прозрачный, как стеклушко.
Валя поначалу пугался такой ласки, робел и опускал глаза в пол, а потом привык и даже улыбался, и говорил детское искреннее "Спасибо".
Жизнь в приюте шла своим чередом, скучная, серая, размеренная. В 8. 00 - подъём, полчаса на сборы, потом зарядка. Завтрак и учебный класс, где пожилая строгая учительница с прозрачными равнодушными глазами вела уроки. Перерыв на обед и снова уроки, почти до вечера. А в 18. 00 - занятия в творческом классе. Девочки вышивали, вязали, вырезали открытки и цветы, складывали оригами. Мальчишки пилили, точили, выжигали на дереве, или их определяли на корпусные работы: покрасить плинтуса, утеплить окна, да и много еще всяких дел. Потом снова зарядка, ужин, подготовка ко сну и в 21. 00 - отбой. Но и эти дни разбавляли очень волнительные для детей события - когда дяди и тети приезжали выбирать себе ребенка и становились Мамами и Папами. Во время и после таких приездов дети всегда очень волновались, дисциплина нарушалась и воспитатели недовольно хмурились и наказывали потом самых ярых нарушителей. Наказывали обычно "углом" от часа или лишением обеда или ужина. Такие методы были действенны, и дети снова входили в размеренный ритм приютских будней.
... Дети столпились у окон и галдели, глядя, как из машины выходят мужчина и женщина. Каждому хотелось, чтобы его взяли в семью, чтобы выбрали именно его из других.
Темноглазый и смуглый, как цыган, Витька, главный задира десяти лет, цыкнул и махнул рукой, обращаясь к таким же большим мальчишкам, от восьми до девяти:
- Нас такие не возьмут... Мы большие уже, выросли... Это девчонок любят, плакс и ябед, непонятно за что, да Валечку-плаксу, если за девочку примут.
Все рассмеялись. Валя стоял тут же и сжимал кулачки, стараясь не слушать.
- Да, девчонкам всегда все самое лучшее, - подхватил кто-то, глядя, как разрумянившиеся девочки в ажиотаже прихорашиваются, заплетая косички и поправляя какие-то бантики и ленточки.
- Нюня, может, тоже косички заплетешь? Глядишь, заберут тебя в дом, как девчонку, а возвращать поздно будет.
Мальчишки продолжали дразнить Валю, на время отвлекаясь от прибытия потенциальных Мамы и Папы.
- Да, Валенька, а мы расскажем, как ты хнычешь постоянно, как нюююня...
Толстый задиристый мальчишка оказался прямо перед лицом Вали, и запрыгал на одной ноге, и запел дразнилку:
-Наша Валя громко плачет,
Уронила в речку мячик...
Валя попытался отойти в сторону, но задира кричал Вале почти на ухо. В следующий миг задира оступился, свалился на пол и громко заголосил, держась за ногу.
В комнату тут же вбежала учительница, та самая, с прозрачными глазами. Она окинула взглядом кричащего и плачущего толстого мальчика с опухшей ногой и молчаливо стоящего рядом Валю, мигом по-своему оценив ситуацию. Остальные дети испуганно сгрудились поодаль.
- Сейчас поведем тебя в травмпункт, перелома нет, ушиб, и не кричи так, ничего страшного не случилось. Приложат лед и все пройдет. Все остальные - играйте и ведите себя естественно и мило, это в ваших же интересах, сейчас сюда зайдут чьи-то будущие родители. А ты, - обернулась она к Вале, - отправляешься в свою комнату и находишься там до ужина.
Кто-то из детей охнул - более жестокого наказания нельзя и вообразить - отнять шанс на исполнение самой страстной, самой заветной мечты каждого ребенка, Но никто так и не сказал ничего в защиту Вали, все молча проводили взглядом учительницу с хромающим и постанывающим задирой.
- Марш в комнату! - повторила она Вале и скрылась за дверью.
Валя закрыл глаза на миг, чтобы слезы вернулись обратно, и медленно, как робот вышел в коридор. Но до комнаты дойти не успел. Прямо ему навстречу шла заведущая, а за ней - мужчина в коричневом свитере и женщина в сером платье. Валя испуганно поднял глаза и остановился от удивления.
- Мама?
Это же была та самая Мама, которую он придумал, его Мама. В сером платье, с золотыми волосами, как у принцесс из сказки. Только глаза были не синие, а серо-голубые.
- Мама... - повторил Валя, уже уверенно, но потрясенно. Заведующая зло посмотрела на мальчика, и украдкой погрозила кулаком. Но Валя не видел ничего этого, весь его маленький мир сузился до такого родного лица. Женщина в сером платье остановилась и присела на корточки, чтобы быть вровень с мальчиком. Ласково улыбнулась.
- Привет. Тебя как зовут?
- Валя.
- А я Оля.
Она протянула мальчику руку, чтобы поздороваться, и он схватил ее двумя ладошками и крепко сжал.
- Ты не Оля. Ты - Мама. - Твердо и решительно сказал Валя.
- Нет, маленький, я не мама. Я пока всего лишь Оля.
Женщина грустно улыбнулась, поднимаясь. И глаза у нее стали мокрые, как у Вали.
Она еще раз ободряюще улыбнулась мальчику и махнула рукой на прощание, отвернулась и пошла дальше по коридору.
А Валя смотрел и не верил, что Мама, его Мама вот так уходит.
- Мама, стой, ты куда? Мама...
Женщина обернулась. И сердце так защемило, так больно стало в груди, что она снова присела, расставила руки и тихо позвала:
- Иди сюда.
Валя подбежал к ней и крепко обнял, и разревелся, постыдно, на глазах у заведующей.
- Мамаама... ма... - сквозь рыдания лепетал мальчик, цепляясь за шею женщины, - ты Мама!
- Да, я мама.
