Она действительно приносит счастье.
Он входил в нее ритмичными размеренными качками, пытаясь осознать каждое мгновение своего вхождения в нее. Краем глаза он наблюдал за ней, за тем, как она, с каждым его проникновением в нее, постепенно растворяется в неге блаженства. И ему это нравилось.
Ему нравилось в ней то, что она совсем не умела притворяться, как это делали другие, изображая, порой очень фальшиво, буйство чувств африканской страсти. По крайней мере, с ним она всегда была честна и открыта. У нее от него никогда не было никаких тайн, она всегда говорила только то, что думает, порой, не стараясь особенно подбирать при этом слова, чтобы не показаться ему вульгарной и невоспитанной. И у нее это получалось совсем не вульгарно, а очень естественно, без злобы, как-то по-детски даже. Она всегда все называла своими именами. Да, похоже, она и сама не желала быть с ним другой, с ним она всегда хотела быть сама собой, такой, какой ее создала природа. И он видел в ней дитя природы, и удивлялся, почему все девушки, и прочие там женщины не могут быть такими, ведь это так просто и так здорово.
Вот и сейчас, он наслаждался, созерцая правильные черты ее юного лица, освещенные отсветами уличного фонаря. Ее полуприкрытые глаза говорили ему, что она постепенно погружается в свой мир, куда ему, мужчине, вход запрещен.
Он обратил внимание, что ее спутавшиеся волосы разбросаны по подушке не так, как раньше, а как-то отрешенно от всего на свете, выдавая в ней ту, которая решилась на какой-то очень важный шаг в своей жизни, на какую-то великую жертву.
Раньше он ее такой не видел. Впрочем, пожалуй, в первую их ночь, у него дома, в ней чувствовалась некоторая жертвенность. Он вспомнил, как она замирала при каждом его прикосновении к ней. И он, понимая это, не был с ней груб и нетерпелив. Напротив, он был ласков и внимателен, старался, чем мог, помочь ей преодолеть себя, перешагнуть через свои непорочные представления о нежности.
Как он и подозревал, она пришла к нему еще девушкой, но об этом он узнал точно лишь утром. И тогда, ее жертвенность была для него вполне объяснима, да и все ее тайны были на поверхности с самого начала, они были видны невооруженным глазом. Теперь же в ее жертвенности появилось что-то, чего раньше никогда не было, какая-то глубокая тайна, разгадать которую ему пока было не под силу.
Сейчас он вслушивался в ее глубокое постанывающее дыхание. И оно призывало его, помочь ей совершить свой Великий Подвиг, к которому она готовила себя всю свою короткую жизнь. Оно вливало в его тело силы, наполняло его сердце безграничным участием, гипнотизировало его сознание на ее единственной заповедной цели.
В эту минуту, казалось, ничто не мешает им. В ее комнате стояла абсолютная тишина, если не считать мягкого похрустывания старенького дивана. Даже часов в ее комнате не было, которые могли бы отвлечь их своим бестактным тиканьем.
Но вдруг ему послышалось тихое поскрипывание половиц за дверью. Создавалось впечатление, будто там, за дверью, кто-то стоял и, переминаясь с ноги на ногу, подсматривал за ними в замочную скважину.
Он слышал про таких, которые любят заниматься этим прилюдно, и что их при этом жутко заводит. Но осознание того, что за ними сейчас кто-то подсматривает, бессовестно врываясь в их крохотный мир, круша гармонию, их интима, его совсем не возбуждало.
Он остановился.
Что случилось, почему ты остановился? удивленно спросила она, открыв глаза, пытаясь разглядеть в темноте его лицо.
У тебя что, коммуналка? он кивком головы указал на дверь.
А, ты про это быстро сообразила она, в чем дело. Не обращай внимания. Со мной в квартире живут две бабульки, близняшки, две старые девы. Вся их радость в жизни, это только подсматривать за другими, кто что делает. Они безобидные.
Да, несчастные они бабки, если всю свою жизнь провели у замочной скважины. Шут с ними, пусть хоть напоследок узнают, откуда дети берутся, не помирать же им совсем кончеными дурами.
В ответ она улыбнулась и, как ему показалось не так, как всегда, а как-то загадочно, что ли. Эта загадочность была красноречивее любых слов, любых просьб и призывов, и он снова вошел в нее, погружаясь в ее тайну своим участием.
Сколько прошло времени, он не понимал, погрузившись в ее мир, находясь возле ее тайны, сокрытой от него непроницаемой пеленой. Но вдруг их обоих накрыло волной небывалого блаженства, которого они никогда не испытывали раньше. В этот момент что-то щелкнуло в его сознании, и перед ним открылась крохотная лазейка к ее тайне. Он, наконец, соприкоснулся с ней на какое-то мгновение, но распознать ее толком он не успел. Осталось только какое-то волнующе-приятное ощущение от причастия к ее сокровенному.
Потом, окружающий их мир, стал принимать обычные свои очертания. Он встал, подошел к окну и посмотрел на звездное небо. Казалось, звезды, весело подмигивая, радуются вместе с ним. Маленькие шалуньи подумал он так значит, все это время вы наблюдали за нами. И ему стало приятно от мысли, что на небе одобряют их поступок. Он ничего не имел против звезд. Им можно подумал он так как они собственно являются творцами нашего союза, его сватами, его устроителями и его хранителями. Пусть уж будут заодно и свидетелями их свидетельство не помешает.
Она тоже поднялась с дивана, подошла к нему сзади и обняла, прижавшись своей еще горячей щекой к его спине. Ее нежные руки гладили его влажные от пота грудь и живот, ее упругие соски упирались в его спину, звезды ласкали их обоих своим ликованием.
Он опустил глаза вниз, на подоконник, и увидел на нем стоящий цветочный горшок, из которого торчала какая-то скрюченная сухая палка.
Что это у тебя такое? улыбнувшись, спросил он.
Где? она выглянула у него из-за плеча.
Да, вон, торчит в цветочном горшке.
А, это она тоже улыбнулась. Моя мама мне привезла горшок с геранью и поставила на подоконник. Мама сказала, что эта герань принесет мне счастье. Да, только я вечно забываю ее поливать, вот она и засохла.
Ну, ничего, это дело поправимое он взял, рядом стоявшую бутылку с водой, и стал подмываться над горшком с высохшей геранью. Он мог бы, конечно, сделать все это и в ванной, но от мысли, что при этом придется столкнуться нос к носу с бесстыжими старухами, ему стало не по себе.
Она с интересом глядела, выглядывая у него из-за спины, на то, как его семя и прочие свидетельства их плотской связи вместе с водой попадают на землю, как корни цветка жадно впитывают эту осемененную воду. При этом, она думала о чем-то, о своем, снова, погружаясь в мир своих грез, свих тайн и мечтаний.
Прошло несколько дней. За это время ничего существенного для них не произошло, если не считать, что ночи, проведенные вместе, с каждым разом становились для них все более насыщенные каким-то своим неповторимым смыслом и удивительнее по своей красоте.
Подмываясь в очередной раз над цветочным горшком, он обратил внимание на то, что палка, торчащая из него, уже не казалась такой ссохшейся, что она даже распрямилась, и на ней стали появляться бледно-зеленые листочки.
Смотри-ка, кажется, герань-то твоя начинает цвести воскликнул он от удивления.
Она провела ладонью снизу вверх вдоль стебля герани, едва касаясь его и появившихся на нем нежных крохотных листочков.
Я в этом нисколько не сомневалась, я знала, что он зацветет.
Откуда?
Потому что твое семя обладает огромной жизненной силой. Я это знаю. Она улыбнулась, и как ему показалось, снова как-то загадочно. Я это поняла, как только звезды указали мне на тебя, еще тогда, при первой нашей встречи.
Внезапно, пелена, скрывающая его от ее тайны, разверзлась, и ее сокровенные желания, ее помыслы и устремления явились его взору во всем своем прекрасном обличии. Он осознал себя посвященным в тайну, хранить и оберегать которую от посторонних, доверила ей природа. Он стал единственным, кому было дозволено войти в этот ее заповедный мир. И теперь этот мир стал их общим, теперь они оба несли ответственность за него в равной степени.
Обняв, он притянул ее к себе, и, глядя ей в глаза, проговорил:
Я так и знал, что это звезды устроили наш брак перед Богом, да еще и двух свидетелей нам подослали, чтобы нам не было совестно перед людьми. И мне теперь понятно, почему ты мне отдалась при первой же нашей встрече?
Просто, в какой-то момент мне показалось, что ты уйдешь, и я тебя больше никогда не увижу.
Вряд ли я смог бы далеко уйти, раз за это дело взялись звезды.
У нас будет ребенок она сказала это, как само собой разумеющееся.
Да, я об этом уже знаю.
Тебе тоже об этом сейчас сказали звезды?
Да, звезды, и еще мне об этом поведала наша герань.
Ему нравилось в ней то, что она совсем не умела притворяться, как это делали другие, изображая, порой очень фальшиво, буйство чувств африканской страсти. По крайней мере, с ним она всегда была честна и открыта. У нее от него никогда не было никаких тайн, она всегда говорила только то, что думает, порой, не стараясь особенно подбирать при этом слова, чтобы не показаться ему вульгарной и невоспитанной. И у нее это получалось совсем не вульгарно, а очень естественно, без злобы, как-то по-детски даже. Она всегда все называла своими именами. Да, похоже, она и сама не желала быть с ним другой, с ним она всегда хотела быть сама собой, такой, какой ее создала природа. И он видел в ней дитя природы, и удивлялся, почему все девушки, и прочие там женщины не могут быть такими, ведь это так просто и так здорово.
Вот и сейчас, он наслаждался, созерцая правильные черты ее юного лица, освещенные отсветами уличного фонаря. Ее полуприкрытые глаза говорили ему, что она постепенно погружается в свой мир, куда ему, мужчине, вход запрещен.
Он обратил внимание, что ее спутавшиеся волосы разбросаны по подушке не так, как раньше, а как-то отрешенно от всего на свете, выдавая в ней ту, которая решилась на какой-то очень важный шаг в своей жизни, на какую-то великую жертву.
Раньше он ее такой не видел. Впрочем, пожалуй, в первую их ночь, у него дома, в ней чувствовалась некоторая жертвенность. Он вспомнил, как она замирала при каждом его прикосновении к ней. И он, понимая это, не был с ней груб и нетерпелив. Напротив, он был ласков и внимателен, старался, чем мог, помочь ей преодолеть себя, перешагнуть через свои непорочные представления о нежности.
Как он и подозревал, она пришла к нему еще девушкой, но об этом он узнал точно лишь утром. И тогда, ее жертвенность была для него вполне объяснима, да и все ее тайны были на поверхности с самого начала, они были видны невооруженным глазом. Теперь же в ее жертвенности появилось что-то, чего раньше никогда не было, какая-то глубокая тайна, разгадать которую ему пока было не под силу.
Сейчас он вслушивался в ее глубокое постанывающее дыхание. И оно призывало его, помочь ей совершить свой Великий Подвиг, к которому она готовила себя всю свою короткую жизнь. Оно вливало в его тело силы, наполняло его сердце безграничным участием, гипнотизировало его сознание на ее единственной заповедной цели.
В эту минуту, казалось, ничто не мешает им. В ее комнате стояла абсолютная тишина, если не считать мягкого похрустывания старенького дивана. Даже часов в ее комнате не было, которые могли бы отвлечь их своим бестактным тиканьем.
Но вдруг ему послышалось тихое поскрипывание половиц за дверью. Создавалось впечатление, будто там, за дверью, кто-то стоял и, переминаясь с ноги на ногу, подсматривал за ними в замочную скважину.
Он слышал про таких, которые любят заниматься этим прилюдно, и что их при этом жутко заводит. Но осознание того, что за ними сейчас кто-то подсматривает, бессовестно врываясь в их крохотный мир, круша гармонию, их интима, его совсем не возбуждало.
Он остановился.
Что случилось, почему ты остановился? удивленно спросила она, открыв глаза, пытаясь разглядеть в темноте его лицо.
У тебя что, коммуналка? он кивком головы указал на дверь.
А, ты про это быстро сообразила она, в чем дело. Не обращай внимания. Со мной в квартире живут две бабульки, близняшки, две старые девы. Вся их радость в жизни, это только подсматривать за другими, кто что делает. Они безобидные.
Да, несчастные они бабки, если всю свою жизнь провели у замочной скважины. Шут с ними, пусть хоть напоследок узнают, откуда дети берутся, не помирать же им совсем кончеными дурами.
В ответ она улыбнулась и, как ему показалось не так, как всегда, а как-то загадочно, что ли. Эта загадочность была красноречивее любых слов, любых просьб и призывов, и он снова вошел в нее, погружаясь в ее тайну своим участием.
Сколько прошло времени, он не понимал, погрузившись в ее мир, находясь возле ее тайны, сокрытой от него непроницаемой пеленой. Но вдруг их обоих накрыло волной небывалого блаженства, которого они никогда не испытывали раньше. В этот момент что-то щелкнуло в его сознании, и перед ним открылась крохотная лазейка к ее тайне. Он, наконец, соприкоснулся с ней на какое-то мгновение, но распознать ее толком он не успел. Осталось только какое-то волнующе-приятное ощущение от причастия к ее сокровенному.
Потом, окружающий их мир, стал принимать обычные свои очертания. Он встал, подошел к окну и посмотрел на звездное небо. Казалось, звезды, весело подмигивая, радуются вместе с ним. Маленькие шалуньи подумал он так значит, все это время вы наблюдали за нами. И ему стало приятно от мысли, что на небе одобряют их поступок. Он ничего не имел против звезд. Им можно подумал он так как они собственно являются творцами нашего союза, его сватами, его устроителями и его хранителями. Пусть уж будут заодно и свидетелями их свидетельство не помешает.
Она тоже поднялась с дивана, подошла к нему сзади и обняла, прижавшись своей еще горячей щекой к его спине. Ее нежные руки гладили его влажные от пота грудь и живот, ее упругие соски упирались в его спину, звезды ласкали их обоих своим ликованием.
Он опустил глаза вниз, на подоконник, и увидел на нем стоящий цветочный горшок, из которого торчала какая-то скрюченная сухая палка.
Что это у тебя такое? улыбнувшись, спросил он.
Где? она выглянула у него из-за плеча.
Да, вон, торчит в цветочном горшке.
А, это она тоже улыбнулась. Моя мама мне привезла горшок с геранью и поставила на подоконник. Мама сказала, что эта герань принесет мне счастье. Да, только я вечно забываю ее поливать, вот она и засохла.
Ну, ничего, это дело поправимое он взял, рядом стоявшую бутылку с водой, и стал подмываться над горшком с высохшей геранью. Он мог бы, конечно, сделать все это и в ванной, но от мысли, что при этом придется столкнуться нос к носу с бесстыжими старухами, ему стало не по себе.
Она с интересом глядела, выглядывая у него из-за спины, на то, как его семя и прочие свидетельства их плотской связи вместе с водой попадают на землю, как корни цветка жадно впитывают эту осемененную воду. При этом, она думала о чем-то, о своем, снова, погружаясь в мир своих грез, свих тайн и мечтаний.
Прошло несколько дней. За это время ничего существенного для них не произошло, если не считать, что ночи, проведенные вместе, с каждым разом становились для них все более насыщенные каким-то своим неповторимым смыслом и удивительнее по своей красоте.
Подмываясь в очередной раз над цветочным горшком, он обратил внимание на то, что палка, торчащая из него, уже не казалась такой ссохшейся, что она даже распрямилась, и на ней стали появляться бледно-зеленые листочки.
Смотри-ка, кажется, герань-то твоя начинает цвести воскликнул он от удивления.
Она провела ладонью снизу вверх вдоль стебля герани, едва касаясь его и появившихся на нем нежных крохотных листочков.
Я в этом нисколько не сомневалась, я знала, что он зацветет.
Откуда?
Потому что твое семя обладает огромной жизненной силой. Я это знаю. Она улыбнулась, и как ему показалось, снова как-то загадочно. Я это поняла, как только звезды указали мне на тебя, еще тогда, при первой нашей встречи.
Внезапно, пелена, скрывающая его от ее тайны, разверзлась, и ее сокровенные желания, ее помыслы и устремления явились его взору во всем своем прекрасном обличии. Он осознал себя посвященным в тайну, хранить и оберегать которую от посторонних, доверила ей природа. Он стал единственным, кому было дозволено войти в этот ее заповедный мир. И теперь этот мир стал их общим, теперь они оба несли ответственность за него в равной степени.
Обняв, он притянул ее к себе, и, глядя ей в глаза, проговорил:
Я так и знал, что это звезды устроили наш брак перед Богом, да еще и двух свидетелей нам подослали, чтобы нам не было совестно перед людьми. И мне теперь понятно, почему ты мне отдалась при первой же нашей встрече?
Просто, в какой-то момент мне показалось, что ты уйдешь, и я тебя больше никогда не увижу.
Вряд ли я смог бы далеко уйти, раз за это дело взялись звезды.
У нас будет ребенок она сказала это, как само собой разумеющееся.
Да, я об этом уже знаю.
Тебе тоже об этом сейчас сказали звезды?
Да, звезды, и еще мне об этом поведала наша герань.
