из вк1
КИНО И НЕМЦЫ
Немцев было много, они менялись. Когда была активная фаза поиска немца, все они сливались в единый шум: профессия, имя, возраст, есть ли дети, насколько ему ненавистен факт моего наличия на этой земле, дом, собственные дети, федеральная земля. Платежеспособность.
Немец, с которым мы жили в Берлине, растаял, когда я была во втором или третьем классе. Тогда он приезжал. Помню, как за оставшимися вещами в Германии мы ездили куда-то "в грузовой аэропорт", - была ледяная зима, посылку вскрыли, и на сквозняке ангара трепалось мое немецкое постельное белье в динозавриках.
- Барахло чье? - спросил сотрудник.
- Ребенка, - нарочито брезгливо сказала мать.
По ленте проплыл гроб: кто-то возвращался в российские девяностые обратно.
В посылке зачем-то были макароны.
Немцы звонили, закрывалась дверь в маленькую комнату, и слышался смех: ХАХАХХАХА. Ненавижу этот лживый смех, когда мужчина несмешно шутит, а ты не хочешь показать, что это несмешно. Потому что со своей честностью в Германию ты не уедешь. Это хахаххахаххаа вызывало у меня отвращение.
Одного мужика реально было жалко: у него был осел, и он (мужик) занимался тем, что готовил трупы к погребению. Я сразу настроилась на то, что можно будет пообщаться с живым ослом (который животное). Но мать решила, что он не будет трогать ее теми же руками, которыми трогал покойников.
При приезде немцев мне надо было демонстрировать знания немецкого, чтобы кандидат успокоился на мой счет - придаток жизнеспособен, справится с жизнью в капстране. Я панически боялась мужиков, а немецким со мной никто не занимался, поэтому я лажала, как дворовая гитара. У матери стрелки на глазах сливались в одну, а межбровка могла проломить череп.
Я должна была переходить в десятый, когда приехал очередной долгоиграющий немец. Меня поставили оттирать кафель в ванной, который не оттирался никогда. В то время, пока они гуляли по Москве, я сидела на полу в комнате и смотрела УРОК ФАУСТА (Шванкмайер) по "Культуре". В руке что-то хрустнуло и на запястье появилась огромная шишка. Выяснилось в больнице, что это гигрома - от напряжения. Врач ловко ее лопнула.
Были ужасные совместные завтраки. Разложенная колбаса на блюдах, ветчина, хлебцы. Мы никогда не завтракали вместе и никогда ничего не было у нас разложено. Пахло враньем так, что можно было вешать топор.
Когда заведут голоса непогоды
Тоскливую песню (в ней холод и страх),
Ко мне обогреться приходят уроды
И шумно галоши снимают в сенях.
Я искренне рад посетителям странным.
Поставлю им чаю, нарежу лимон,
Сажусь в их кругу за душистым стаканом
И слушаю говор их, смутный, как сон.
Даю посмотреть им гравюрные папки,
Любовно они разбирают листы,
Потом надевают промокшие шапки
И молча уходят в кромешность и стынь.
В. Ковенацкий
Немцев было много, они менялись. Когда была активная фаза поиска немца, все они сливались в единый шум: профессия, имя, возраст, есть ли дети, насколько ему ненавистен факт моего наличия на этой земле, дом, собственные дети, федеральная земля. Платежеспособность.
Немец, с которым мы жили в Берлине, растаял, когда я была во втором или третьем классе. Тогда он приезжал. Помню, как за оставшимися вещами в Германии мы ездили куда-то "в грузовой аэропорт", - была ледяная зима, посылку вскрыли, и на сквозняке ангара трепалось мое немецкое постельное белье в динозавриках.
- Барахло чье? - спросил сотрудник.
- Ребенка, - нарочито брезгливо сказала мать.
По ленте проплыл гроб: кто-то возвращался в российские девяностые обратно.
В посылке зачем-то были макароны.
Немцы звонили, закрывалась дверь в маленькую комнату, и слышался смех: ХАХАХХАХА. Ненавижу этот лживый смех, когда мужчина несмешно шутит, а ты не хочешь показать, что это несмешно. Потому что со своей честностью в Германию ты не уедешь. Это хахаххахаххаа вызывало у меня отвращение.
Одного мужика реально было жалко: у него был осел, и он (мужик) занимался тем, что готовил трупы к погребению. Я сразу настроилась на то, что можно будет пообщаться с живым ослом (который животное). Но мать решила, что он не будет трогать ее теми же руками, которыми трогал покойников.
При приезде немцев мне надо было демонстрировать знания немецкого, чтобы кандидат успокоился на мой счет - придаток жизнеспособен, справится с жизнью в капстране. Я панически боялась мужиков, а немецким со мной никто не занимался, поэтому я лажала, как дворовая гитара. У матери стрелки на глазах сливались в одну, а межбровка могла проломить череп.
Я должна была переходить в десятый, когда приехал очередной долгоиграющий немец. Меня поставили оттирать кафель в ванной, который не оттирался никогда. В то время, пока они гуляли по Москве, я сидела на полу в комнате и смотрела УРОК ФАУСТА (Шванкмайер) по "Культуре". В руке что-то хрустнуло и на запястье появилась огромная шишка. Выяснилось в больнице, что это гигрома - от напряжения. Врач ловко ее лопнула.
Были ужасные совместные завтраки. Разложенная колбаса на блюдах, ветчина, хлебцы. Мы никогда не завтракали вместе и никогда ничего не было у нас разложено. Пахло враньем так, что можно было вешать топор.
Когда заведут голоса непогоды
Тоскливую песню (в ней холод и страх),
Ко мне обогреться приходят уроды
И шумно галоши снимают в сенях.
Я искренне рад посетителям странным.
Поставлю им чаю, нарежу лимон,
Сажусь в их кругу за душистым стаканом
И слушаю говор их, смутный, как сон.
Даю посмотреть им гравюрные папки,
Любовно они разбирают листы,
Потом надевают промокшие шапки
И молча уходят в кромешность и стынь.
В. Ковенацкий
