Любовь... Какая она?

.....
Эстляндский барон Аккурти повернулся ко мне.
- Ты появился как раз кстати! - обрадовался он. - Входи в нашу общую долю. Надеюсь, у тебя ещё нет содержанки?
- Оплачивать таковую у меня нет и денег.
- Вот и хорошо. Нас, малоимущих, только четверо, а нам не хватает
пятого, чтобы собрать для первого аванса. Мы решили сообща платить за
одну красотку с удобной квартирой, а навещать её станем все пятеро
строго по расписанию.
- Неужели любовь в складчину? - возмутился я.
- А почему бы и нет? Если в складчину выпивают, так почему бы не иметь в складчину и женщину? ....
.....
Впрочем, я не хочу называть её имени, запятнанного пороками и явным
предательством. Я тогда не знал, что она была любовницей министра
юстиции Муравьёва, а недавно делала аборт после связи с Иренсем,
викарием Киевским. Опытной светской львице, наверное, нравилось то
привлекать меня к себе, то повергать в бездну отчаяния наружной
холодностью.
Удивляюсь, как быстро была парализована моя юношеская воля, а все планы жизни разрушились этой блудницей.
Наконец настал день окончательного решения.
- Надо стреляться! - убеждённо сказал я себе.
Помню, что действовал почти механически, как следует проверив работу
револьвера. Потом присел к столу, сочиняя нечто вроде послания - вы,
живущие после меня, должны быть счастливее нас, а я покидаю этот мир,
не желая видеть никого, ибо обстоятельства намного сильнее меня... Как я
был наивен!
Но все готово. Можно стреляться.
- А теперь встань! - услышал я голос отца. Он неслышно появился на
пороге моей комнаты, привычным жестом протирая стекла пенсне замшевым
платком.
- Прочти, что ты там напортачил, - велел отец.
Я молчал. Папа подошёл ко мне. Прочёл сам.
- Пшют гороховый! - заявил он мне. - Я всю жизнь тянусь в нитку,
чтобы сделать из тебя полезного для России человека... Подумал ли ты обо
мне? Вспомнил ли ты о матери?
- У меня нет матери, - ответил я подавленный.
- Как у тебя поворачивается язык? - вдруг закричал отец. - Я давно
наблюдаю за тобой, и ты давно мне противен и гадок. Встань прямо. Не
смей отворачивать свою похабную морду...
При этом он хлестал меня по щекам. И это было так ужасно, так
нестерпимо позорно, а голова так жалко моталась из стороны в сторону,
что я не выдержал - заплакал:
- Прости, папа. Но я очень несчастен.
- Я... тоже, - ответил отец. - Я тоже глубоко несчастен. Потому что
продолжаю любить твою мать, которая - я верю - ещё вернётся к нам, и я
все прощу ей... все, все, все!
Мне вдруг стало безумно жаль его. Ведь он совсем одинок. И когда
мама покинула нас, он продолжал любить, и это открытие ошеломило меня.
Перед его трагедией жизни моя страсть показалась мне жалкой и мелочной.....

Жила-была Волна. Она любила резвиться на ветру. Любила ласкать камни на берегу.
Однажды
она забрела в незнакомую бухту. Там был Утёс. Он стоял посреди бухты.
Волна подружилась с Утёсом. Они могли часами разговаривать. Они всё
время проводили вместе.
Однажды Волна поняла, что полюбила Утёс. Ему тоже нравилась весёлая и беззаботная Волна. Но он сказал Ей:
- Нет, меня нельзя любить. Я - Камень. Я - Утёс. Я сам не умею любить. Ты об меня разобьёшься.
Но
Волна не собиралась отступать. Она попыталась обнять Утёс, и
разлетелась тысячей золотых брызг. Но Волна собралась снова. Она
заставила себя просто общаться с Утёсом. Она заботливо снимала ракушки,
облепляющие его основание. Но Утёс сказал:
- Я - сильный. Я - камень. Мне не нужна твоя забота.
И снова волна рванулась к Нему. И вновь на ветру заблестели брызги...
Шли
годы. Волна всё ещё любила Утёс. Он делал вид, что не замечает этого.
Всё также пыталась она приблизиться к нему - и всё так же разбивалась.
А
однажды утром Волна исчезла. Утёс проснулся и не увидел её рядом. Но он
заставил себя не думать о ней. Дни сменяли друг друга, а её всё не было.
Прошло
несколько лет, и она вернулась. Она очень изменилась. Теперь Волна
знала о жизни гораздо больше. Она больше не была так легкомысленна и
беззаботна. Вот только она по-прежнему любила Утёс. А он... он сделал
вид, что ему всё равно, что она вернулась. Ведь он - камень. Как он
может позволить себе слабость к Волне?
Прошло ещё немало лет. Волна
по-прежнему общалась с Утёсом, вот только не было больше задушевных
разговоров и долгих ночных бдений. Утёс старел. Вода подтачивала его. А
Волна путешествовала, узнавала новые страны и города, новых людей. И
как-то, возвращаясь домой, она поняла, что больше не думает об Утёсе.
Утёс тоже это понял. И он также понял, что не сможет жить без неё: без
её рассказов о городах и чужих берегах, без её щебета обо всём подряд.
И он сказал ей:
- Да, я - камень. Да, я - Утёс. Но я не могу без тебя.
И он рухнул в Волну. А Волна... Она просто поцеловала его на прощание.


НАЙДА А. Покровский
Щенята родились ночью, а утром счастливая мать разлеглась на верхней палубе, позволяя всем вдоволь ими налюбоваться.

Их было ровно семь - маленьких серых комочков. Они жадно сосали
набухшие материнские соски, упираясь в живот матери игрушечными
коготочками.
Глаза Найды светились теплым материнством. Все матери смотрят на своих детенышей одинаково: с гордостью и любовью.
Малыши, наевшись, заснули, тесно прижавшись друг к другу и к теплому маминому боку.
Весеннее солнце высоко стояло над горизонтом. Моряки обступили Найду, улыбки бродили по их лицам.
Так, ну-ка, - к Найде протиснулся боцман, - ишь ты, спят. Топить надо.
Зачем?
А чего ж их, разводить, что ли? - с этими словами боцман, наклонившись, сгреб всех малышей одной пятерней - Вот та-ак...

Найда вскочила, заметалась, забегала, засуетилась. Она виновато
совалась к каждому, заглядывала в руки, скулила. Моряки отворачивались.
Найда искала, искала и вдруг остановилась как вкопанная - она поняла.
Шерсть на ней вздыбилась, широко открывшиеся глаза остановились,
потухли; пасть открылась, из нее медленно выполз язык - она захрипела.
Саша Белов - маленький тщедушный матросик - не выдержал:
Товарищ мичман! Разрешите достать! Они еще плавают! Я быстро, товарищ мичман, я сейчас, я сейчас, я быстро... я уже... я уже...

Он рванул голландку вместе с тельняшкой и бросился за борт. Достал он
двоих. Они уже не дышали. Найда бросилась к ним, лизала, толкала... потом
замерла. Крупная дрожь шла по всему ее телу; розовая пена переполняла
пасть и капала, капала на теплую, нагретую весенним солнцем палубу.
Саша медленно подбирался к боцману.
Вы не человек! Вы - никто! Никто!
Его схватили за руки.
Не-на-ви-жу!!! - забился он в руках. - Ненавижу всех! Всех - ненавижу! Всю жизнь! Ненавижу.
Вечером на ют никто не пошел.
Там все еще стояла Найда.
Утром она умерла.
Она лежала головой к морю на покрытой росой верхней палубе, рядом с тем местом, где она родила своих детей.