7 ноября
Проснулся рано, залез в жж. Понравилось.
Мустангер.
"- Морис мустангер, ты покорил сердце креолки! Боже мой, Боже мой! Он слишком похож на Люцифера, могу ли я презирать его!". Майн Рид, "Всадник без головы"
Впервые Кира увидела его четырнадцатого февраля, в день всех влюблённых. Конечно, это был знак. И сама встреча их состоялась таким образом, что сомнений не оставалось. Нет, вы сами посудите.
Она, в серебристой шубке, шла по Тверской, подставляла горячие щёки крупным снежинкам, встряхивала длинными русыми кудрями было чуть ниже нуля, как раз такая удачная погода, что шапку уже можно не надевать, а меха снимать ещё рано. Ни сырости, ни ветра, ни мороза, а только пухлый, как в кино, снежок-пороша, который так красиво блестит на волосах, что каждый второй обернётся вслед и скажет "снегурочка!". Кира на улице не знакомилась, а тем более, на Тверской, поэтому на заигрывания не отвечала, гордо шла к Пушкинской площади, ни на кого не глядя. Смотрела только на яркие витрины и разноцветные фонарики, которыми город сиял и отражался в её глазах, тоже по-своему заигрывая.
Пушкинская переливалась огнями, как никогда. Кроме обычной иллюминации, у памятника собрались файеры, крутили пылающие шарики на цепочках, выдыхали пламя, запускали ракеты, которые рассыпались в небе золотом. Тут же сидели музыканты и колотили в барабаны, как черти.
Совсем рядом разорвалась петарда, и оглушенная Кира остановилась. Из копоти вынырнул парень и счастливым голосом спросил:
- Круто?
- Очень, - холодно ответила Кира. Он напугал её и мог испачкать.
- Не обижайся, принцесса, я сделал всё это ради тебя, - парень повернулся к толпе и крикнул: - я люблю эту девушку! Вы слышали?
- Ура! завопила вся площадь.
Конечно, он псих. Но до чего же красиво это было! Позже Боб рассказал, что решил устроить праздник для первой встречной. Собрал знакомых "факиров", по дешевке прикупил китайских хлопушек, прямо на площади зацепил дредатых барабанщиков и стал поджидать девушку, которая будет одна в день влюблённых. Он обожал делать маленькие подарки незнакомым, и работа волшебника удавалась ему лучше, чем любое другое занятие. Вот что простое сделать для себя, так это вряд ли - скучно, а сотворить чудо кому чужому легко.
- Я увеличиваю количество добра в мире, - говорил он ей в тот же вечер, в захламленной однушке на окраине. Они сидели на кухне, на маленьком низком топчане, и пили чай. В комнате спали ребята из Питера, те самые музыканты, он вписал их переночевать бродячий народ приходил часто, лишний матрас и спальники дома были.
Боб готовил чай очень сложно, смешивал травы и пряности из разных коробочек, переливая воду, что-то шептал, будто договаривался с заваркой. И, надо сказать, и травы, и предметы его слушали. Чай приобретал особенный вкус, а самые простые вещи расцветали в его пальцах. Волшебные пиалы из исиньской глины, волшебная палочка, чтобы помешивать заварку, волшебная трубка для волшебного табака, волшебный кристалл, который дробил реальность на множество волшебных частей. Не было только волшебной еды, да и обыкновенной тоже не было, но гости притащили с собой какие-то пряники. Тем более, Кира просто не могла есть.
Она смотрела во все глаза на этого человека и его дом. На разрисованные стены, на душистые свечи, на гору окурков и пепла в огромном медном блюде, на пёстрые занавеси вместо дверей, на грязную посуды в раковине, на него. Она не могла понять, что тут хорошо, а что плохо, что стоило бы отмыть или вообще выбросить, а чему, наоборот, цены не было. Впрочем, нет, про самого Боба она поняла сразу.
Они говорили всё ночь, точнее, говорил он. Рассказывал обо всём сразу: о ритме, который поднимается из глубин Земли, раскачивая реальность; о волнах энергии, которые можно поймать и оседлать; о тонких мирах, проникающих сквозь дыры в наш грубый материальный мир. О том, что есть способы уйти далеко, и есть способы вернуться. Как возвращать потерянных странников и потерянные вещи. Как умирают животные, и как умирают люди. Как лечат, и как убивают. Как узнать суть предмета, и как спрятать очевидное. О снах, о приходах, о духовных практиках. О ней. Он знал её сердце, страхи, надежды, самообманы. Знал, где болит - погладил пальцами висок: "вот здесь".
Кира задержала его руку, прижала к щеке, поцеловала в ладонь. Больше ничего между ними в ту ночь не было.
На следующий вечер она снова пришла, позвонила в дверь. Дом его был пуст и чист. Я ждал тебя, говорит. А больше ничего не сказал. Вчера, когда все праздновали день любви, у них было время слов, а сегодня пришло время танцевать. Его музыка, как и его чай, сделана из трав, звука воды, постукивания палочкой по чаше, по медному блюду; из душистого дыма, из огня. Вчера она смотрела на его худое вдохновенное лицо, тонкие пальцы, на длинные тёмные волосы. Ловила его косой жаркий взгляд, блеск белых зубов между тёмных губ. Сегодня пришло время закрыть глаза и прикасаться. С ней танцевали его прохладные пальцы, лёгкие волосы, горячие губы, острые зубы. И она танцевала с ним пальцами, волосами и губами. Будто не люди они были, а демоны.
Через много часов она нашла себя на полу, на чёрной шкуре какого-то мёртвого зверя, а живой зверь плескался в ванной, фыркал, как конь, что-то напевал. Вышел, вытираясь, посмотрел на неё, расхохотался, запрокинув голову; обнял, закурил, отпил из чашки остывшего чая сделал сразу множество движений сотней своих рук, тысячью уст. А она всё смотрела и глупо думала "надо же, демон, а чай пьёт". Потом он проголодался, и она побежала куда-то за едой, всё думая, а можно ли ему обыкновенное мясо? А хлеб? А сыр, а красное вино? Чем же его, такого, кормить?
Оказалось, он почти всё ест, даже странно.
Потянулись удивительные ночи, протяжные, как послезвучие гонга, в который ударил на далёкой горе бритоголовый монах. Днём Кира уходила, ведь у неё ещё оставалась какая-то сомнительная жизнь за пределами этого чудесного дома, дела, приносившие деньги, тридцать никчёмных предыдущих лет, от которых она медленно освобождалась по вечерам, возвращаясь к Бобу. Там часто были гости, приносившие еду и чай, те, кому негде ночевать, и те, кому нечем жить. Боб принимал всё и всех, делился собою так щедро, что у Киры сжималось сердце а ну, как разорят, растащат огромную душу все эти люди. Но он никогда не кончался, как вода в светлом озере. Они называли его то Борис, то Бобушка, каждый находил ему своё имя, а для неё он стал Мастер Бо, как у Гребенщикова.
Она никогда не знала, будут они сегодня разговаривать или танцевать. И в том, и в другом была для неё сладость и тайна. Сладость и тайна в этом доме жила во всём, даже в том, чтобы мыть посуду и стирать его рубашки в этом, как раз, особенная сладость...
Когда первый раз увидела, как он танцует с другой женщиной, заплакала. Она теперь часто плакала от любви, от внезапно наступившей ясности, - но эти слёзы стали горькими, как перец. Он услышал, пришёл на кухню и забрал её к себе, в музыку, в ясность. Потом говорил "не ревнуй. Нет боли, нет ревности, нет границ, когда демоны любят. Это тела слабы, а души свободны, соединяются, сколько хотят и две, и три, и пять душ могут слиться и сделать друг друга сильнее".
Она верила, кивала. А тело его всё-таки любила и хотела ему добра. Купила перчатки, когда увидела, как на морозе краснеют бесценные руки. Приносила что-то материальное, жалкое, складывала к его ногам, потому что сама была такая же жалкая, телесная, не умела жить одной душой. Но честно старалась научиться.
Мастер Бо поехал в Киев на несколько дней, она было рванулась за ним, но дела не отпустили. Стала ждать. В первый вечер пошла к подруге, та беременная была, шестой месяц дохаживала. Раньше Кира к ней часто заезжала, а тут пропала. Сели чайку попить, поболтать. Но чай казался безвкусным, а разговор получился плоский, как у глухих. Кира ей "энергия, ритм", а она "шевелится, переворачивается". Кира её "душа, тонкий мир", а она "на узи пальчики видно". Потом говорит "у тебя появился кто?". И тут Кира рассказала про силу, про сладость, про свободу. А она спрашивает "а работает где? сколько получает?". Ну как объяснить, где демоны деньги берут? Ушла.
Дома покормила кота и спать легла. Кот смотрит странно она его, конечно, не забывала, раз в день обязательно появлялась, заботилась, но это было не то, что раньше, конечно. Свернулся у неё на подушке, затарахтел.
Утром Кира проснулась от грохота. Как будто забили божьи барабаны, и небо упало. Только в ухе при этом почему-то щекотало. Сунула ватную палочку, посмотрела, а там блошка чёрная, с кота прибежала, видимо. Где он их только берёт, сидя-то дома. Посмеялась, но Бо эсэмэску отправила "проснулись барабаны бога" - пусть думает.... Надо бы, кстати, ему денег на телефон кинуть, а то вечно кончаются.
А на следующий день у Киры началась аллергия. Думала, от тоски чешется, но по шее и по лбу пошли красные пятна, и Кира испугалась. Помчал к дерматологу, в ближайший КВД, по дороге молилась "Только бы не от нервов, не псориаз какой, его же не вылечишь. И только бы не краснуха я же к Ленке беременной ходила! Уж тогда пусть лучше нервное, от краснухи-то дети мёртвые рождаются". Влетела к врачу, в своих серебристых мехах (ещё февраль не кончился), перепуганная, бледная. Показала сыпь и голову, где чешется. Не краснуха?! Врачиха говорит: сядьте, дамочка. Сейчас рецепт выпишу. Вот вам, антипедикулезное, с вас 500 рублей.
Анти-пе-ди... это ж от вшей?! Ну да, говорит, у вас там их стада, и гниды ещё. Вы не волнуйтесь, в наше время у всех бывает, не только у бомжей.
Киру трясло от стыда и отвращения. Она безумно боялась насекомых, и от одной мысли, что по ней бегают десятки маленьких лапок, накатывала паника. Кроме того, казалось, что человек, стоящий позади в аптечной очереди, сейчас увидит среди её русых волос чёрную вошь и закричит, и опозорит. Хотя куда уж больше позора...
Дома, едва раздевшись, намазала на голову дрянь из тюбика, побросала одежду в машинку. Потом целые сутки отмывала и отстирывала всё в доме, что нельзя стирать выбросила, чего нельзя выкинуть обработала спреем специальным, завязала в пакеты и спрятала на антресоли, через месяц там все должны передохнуть. А шубку в химчистку сдала. К вечеру опомнилась, позвонила подруге, повинилась:
- Лен, ведь я тебе вшей могла принести. Тебе, беременной, некстати.
- Не боись, Кир, мустанги никому некстати, но ты мне точно не успела присадить сбежала, как ошпаренная, через 15 минут. Я вымою всё, конечно. А ты волосы потом уксусом прополощи, от него гниды легче отходят.
- Как ты сказала мустанги?
- Ну да, мы так в детстве называли. Они ж скачут. Я раньше, когда тусовалась много, стопом ездила, вписывалась где ни попадя, всё время цепляла. Тогда все цепляли. Мазали уж не помню чем, а парни просто головы брили.
- Лен, мне так стыдно чего-то...
- Ну ты же принцесса у нас... Да ерунда всё это. Ты, вот что, демона своего продезинфицируй. Ведь от него нахваталась, сто пудов.
- Лен, ну как я ему скажу... Он такой..., а я такая - "у меня вши".
- Балда, это у него вши. Одной лечиться бесполезно, так и будут по вас скакать, с одного, на другого. И бомжатник весь его вычисти.
- Ну... ну ладно.
К счастью, Мастер Бо вернулся в Москву только через два дня. Было как раз первое марта. Кира в этот день в последний раз намазалась, чем положено, и на следующий день поехала к нему. По дороге зашла в аптеку, купила лекарство. Волновалась страшно, всё думала, как начать, что сказать. Но когда он открыл дверь, поняла, что говорить ничего не надо Мастер Бо был наголо выбрит. Она посмотрела на его большие нежные уши и умилилась. Такой мальчишка без волос, сразу заметно, что даже чуть моложе неё. Зашла в доме чистота... Не стала ни о чём спрашивать, пусть сам расскажет. Она ему тогда ответит "мустанги ерунда! у меня тоже", и вместе они посмеются.
Нет, посмеяться не получилось. Он сказал, что отметил таким образом приход Весны, решил совершить акт инсоляции, открыться лучам просыпающегося светила...
А она слушала и думала: "надо же врёт. Демон и врёт. Значит, пусть лучше меня вши жрут, чем признаться. Демон ты мой ушастый..." Вдруг её охватила усталость и печаль. Она встала, поцеловала Бо в лоб и сказала: "Знаешь, милый, я тебя не достойна. Ты демон, а у меня вши. Я больше не приду"
И ушла.
Приехала к Ленке, смеясь, стала рассказывать:
- Лен, ну ты представь. Сидит лысый, уши торчат, про инсоляцию мне заливает, врёт и не краснеет. Дееемон... расхохоталась, задыхаясь, повторяла, - му... муууустангер он, а не демон.. барабаны бо... бога...
Не могла остановиться, давилась водой из чашки, плакала. Очень долго плакала, Ленка её утешала, а она всё не могла остановиться, потому что вспоминала, как читала в четырнадцать лет про Мориса Джеральда, гордеца окаянного, мустангера:
"- Кто бы ты ни был, откуда бы ты ни пришел, куда бы ни лежал твой путь и кем бы ты ни стал, с этих пор у нас одна судьба! Я чувствую это - я знаю это также ясно, как вижу небо над собой!"
Тогда читала и думала, что у неё так же будет, даже наизусть слова выучила.
Теперь показалось, что её собственная судьба солгала, под звуки небесного барабана проскакала мимо... на мустанге. Как смешно и больно, Господи, как больно и смешно. (с)
Мустангер.
"- Морис мустангер, ты покорил сердце креолки! Боже мой, Боже мой! Он слишком похож на Люцифера, могу ли я презирать его!". Майн Рид, "Всадник без головы"
Впервые Кира увидела его четырнадцатого февраля, в день всех влюблённых. Конечно, это был знак. И сама встреча их состоялась таким образом, что сомнений не оставалось. Нет, вы сами посудите.
Она, в серебристой шубке, шла по Тверской, подставляла горячие щёки крупным снежинкам, встряхивала длинными русыми кудрями было чуть ниже нуля, как раз такая удачная погода, что шапку уже можно не надевать, а меха снимать ещё рано. Ни сырости, ни ветра, ни мороза, а только пухлый, как в кино, снежок-пороша, который так красиво блестит на волосах, что каждый второй обернётся вслед и скажет "снегурочка!". Кира на улице не знакомилась, а тем более, на Тверской, поэтому на заигрывания не отвечала, гордо шла к Пушкинской площади, ни на кого не глядя. Смотрела только на яркие витрины и разноцветные фонарики, которыми город сиял и отражался в её глазах, тоже по-своему заигрывая.
Пушкинская переливалась огнями, как никогда. Кроме обычной иллюминации, у памятника собрались файеры, крутили пылающие шарики на цепочках, выдыхали пламя, запускали ракеты, которые рассыпались в небе золотом. Тут же сидели музыканты и колотили в барабаны, как черти.
Совсем рядом разорвалась петарда, и оглушенная Кира остановилась. Из копоти вынырнул парень и счастливым голосом спросил:
- Круто?
- Очень, - холодно ответила Кира. Он напугал её и мог испачкать.
- Не обижайся, принцесса, я сделал всё это ради тебя, - парень повернулся к толпе и крикнул: - я люблю эту девушку! Вы слышали?
- Ура! завопила вся площадь.
Конечно, он псих. Но до чего же красиво это было! Позже Боб рассказал, что решил устроить праздник для первой встречной. Собрал знакомых "факиров", по дешевке прикупил китайских хлопушек, прямо на площади зацепил дредатых барабанщиков и стал поджидать девушку, которая будет одна в день влюблённых. Он обожал делать маленькие подарки незнакомым, и работа волшебника удавалась ему лучше, чем любое другое занятие. Вот что простое сделать для себя, так это вряд ли - скучно, а сотворить чудо кому чужому легко.
- Я увеличиваю количество добра в мире, - говорил он ей в тот же вечер, в захламленной однушке на окраине. Они сидели на кухне, на маленьком низком топчане, и пили чай. В комнате спали ребята из Питера, те самые музыканты, он вписал их переночевать бродячий народ приходил часто, лишний матрас и спальники дома были.
Боб готовил чай очень сложно, смешивал травы и пряности из разных коробочек, переливая воду, что-то шептал, будто договаривался с заваркой. И, надо сказать, и травы, и предметы его слушали. Чай приобретал особенный вкус, а самые простые вещи расцветали в его пальцах. Волшебные пиалы из исиньской глины, волшебная палочка, чтобы помешивать заварку, волшебная трубка для волшебного табака, волшебный кристалл, который дробил реальность на множество волшебных частей. Не было только волшебной еды, да и обыкновенной тоже не было, но гости притащили с собой какие-то пряники. Тем более, Кира просто не могла есть.
Она смотрела во все глаза на этого человека и его дом. На разрисованные стены, на душистые свечи, на гору окурков и пепла в огромном медном блюде, на пёстрые занавеси вместо дверей, на грязную посуды в раковине, на него. Она не могла понять, что тут хорошо, а что плохо, что стоило бы отмыть или вообще выбросить, а чему, наоборот, цены не было. Впрочем, нет, про самого Боба она поняла сразу.
Они говорили всё ночь, точнее, говорил он. Рассказывал обо всём сразу: о ритме, который поднимается из глубин Земли, раскачивая реальность; о волнах энергии, которые можно поймать и оседлать; о тонких мирах, проникающих сквозь дыры в наш грубый материальный мир. О том, что есть способы уйти далеко, и есть способы вернуться. Как возвращать потерянных странников и потерянные вещи. Как умирают животные, и как умирают люди. Как лечат, и как убивают. Как узнать суть предмета, и как спрятать очевидное. О снах, о приходах, о духовных практиках. О ней. Он знал её сердце, страхи, надежды, самообманы. Знал, где болит - погладил пальцами висок: "вот здесь".
Кира задержала его руку, прижала к щеке, поцеловала в ладонь. Больше ничего между ними в ту ночь не было.
На следующий вечер она снова пришла, позвонила в дверь. Дом его был пуст и чист. Я ждал тебя, говорит. А больше ничего не сказал. Вчера, когда все праздновали день любви, у них было время слов, а сегодня пришло время танцевать. Его музыка, как и его чай, сделана из трав, звука воды, постукивания палочкой по чаше, по медному блюду; из душистого дыма, из огня. Вчера она смотрела на его худое вдохновенное лицо, тонкие пальцы, на длинные тёмные волосы. Ловила его косой жаркий взгляд, блеск белых зубов между тёмных губ. Сегодня пришло время закрыть глаза и прикасаться. С ней танцевали его прохладные пальцы, лёгкие волосы, горячие губы, острые зубы. И она танцевала с ним пальцами, волосами и губами. Будто не люди они были, а демоны.
Через много часов она нашла себя на полу, на чёрной шкуре какого-то мёртвого зверя, а живой зверь плескался в ванной, фыркал, как конь, что-то напевал. Вышел, вытираясь, посмотрел на неё, расхохотался, запрокинув голову; обнял, закурил, отпил из чашки остывшего чая сделал сразу множество движений сотней своих рук, тысячью уст. А она всё смотрела и глупо думала "надо же, демон, а чай пьёт". Потом он проголодался, и она побежала куда-то за едой, всё думая, а можно ли ему обыкновенное мясо? А хлеб? А сыр, а красное вино? Чем же его, такого, кормить?
Оказалось, он почти всё ест, даже странно.
Потянулись удивительные ночи, протяжные, как послезвучие гонга, в который ударил на далёкой горе бритоголовый монах. Днём Кира уходила, ведь у неё ещё оставалась какая-то сомнительная жизнь за пределами этого чудесного дома, дела, приносившие деньги, тридцать никчёмных предыдущих лет, от которых она медленно освобождалась по вечерам, возвращаясь к Бобу. Там часто были гости, приносившие еду и чай, те, кому негде ночевать, и те, кому нечем жить. Боб принимал всё и всех, делился собою так щедро, что у Киры сжималось сердце а ну, как разорят, растащат огромную душу все эти люди. Но он никогда не кончался, как вода в светлом озере. Они называли его то Борис, то Бобушка, каждый находил ему своё имя, а для неё он стал Мастер Бо, как у Гребенщикова.
Она никогда не знала, будут они сегодня разговаривать или танцевать. И в том, и в другом была для неё сладость и тайна. Сладость и тайна в этом доме жила во всём, даже в том, чтобы мыть посуду и стирать его рубашки в этом, как раз, особенная сладость...
Когда первый раз увидела, как он танцует с другой женщиной, заплакала. Она теперь часто плакала от любви, от внезапно наступившей ясности, - но эти слёзы стали горькими, как перец. Он услышал, пришёл на кухню и забрал её к себе, в музыку, в ясность. Потом говорил "не ревнуй. Нет боли, нет ревности, нет границ, когда демоны любят. Это тела слабы, а души свободны, соединяются, сколько хотят и две, и три, и пять душ могут слиться и сделать друг друга сильнее".
Она верила, кивала. А тело его всё-таки любила и хотела ему добра. Купила перчатки, когда увидела, как на морозе краснеют бесценные руки. Приносила что-то материальное, жалкое, складывала к его ногам, потому что сама была такая же жалкая, телесная, не умела жить одной душой. Но честно старалась научиться.
Мастер Бо поехал в Киев на несколько дней, она было рванулась за ним, но дела не отпустили. Стала ждать. В первый вечер пошла к подруге, та беременная была, шестой месяц дохаживала. Раньше Кира к ней часто заезжала, а тут пропала. Сели чайку попить, поболтать. Но чай казался безвкусным, а разговор получился плоский, как у глухих. Кира ей "энергия, ритм", а она "шевелится, переворачивается". Кира её "душа, тонкий мир", а она "на узи пальчики видно". Потом говорит "у тебя появился кто?". И тут Кира рассказала про силу, про сладость, про свободу. А она спрашивает "а работает где? сколько получает?". Ну как объяснить, где демоны деньги берут? Ушла.
Дома покормила кота и спать легла. Кот смотрит странно она его, конечно, не забывала, раз в день обязательно появлялась, заботилась, но это было не то, что раньше, конечно. Свернулся у неё на подушке, затарахтел.
Утром Кира проснулась от грохота. Как будто забили божьи барабаны, и небо упало. Только в ухе при этом почему-то щекотало. Сунула ватную палочку, посмотрела, а там блошка чёрная, с кота прибежала, видимо. Где он их только берёт, сидя-то дома. Посмеялась, но Бо эсэмэску отправила "проснулись барабаны бога" - пусть думает.... Надо бы, кстати, ему денег на телефон кинуть, а то вечно кончаются.
А на следующий день у Киры началась аллергия. Думала, от тоски чешется, но по шее и по лбу пошли красные пятна, и Кира испугалась. Помчал к дерматологу, в ближайший КВД, по дороге молилась "Только бы не от нервов, не псориаз какой, его же не вылечишь. И только бы не краснуха я же к Ленке беременной ходила! Уж тогда пусть лучше нервное, от краснухи-то дети мёртвые рождаются". Влетела к врачу, в своих серебристых мехах (ещё февраль не кончился), перепуганная, бледная. Показала сыпь и голову, где чешется. Не краснуха?! Врачиха говорит: сядьте, дамочка. Сейчас рецепт выпишу. Вот вам, антипедикулезное, с вас 500 рублей.
Анти-пе-ди... это ж от вшей?! Ну да, говорит, у вас там их стада, и гниды ещё. Вы не волнуйтесь, в наше время у всех бывает, не только у бомжей.
Киру трясло от стыда и отвращения. Она безумно боялась насекомых, и от одной мысли, что по ней бегают десятки маленьких лапок, накатывала паника. Кроме того, казалось, что человек, стоящий позади в аптечной очереди, сейчас увидит среди её русых волос чёрную вошь и закричит, и опозорит. Хотя куда уж больше позора...
Дома, едва раздевшись, намазала на голову дрянь из тюбика, побросала одежду в машинку. Потом целые сутки отмывала и отстирывала всё в доме, что нельзя стирать выбросила, чего нельзя выкинуть обработала спреем специальным, завязала в пакеты и спрятала на антресоли, через месяц там все должны передохнуть. А шубку в химчистку сдала. К вечеру опомнилась, позвонила подруге, повинилась:
- Лен, ведь я тебе вшей могла принести. Тебе, беременной, некстати.
- Не боись, Кир, мустанги никому некстати, но ты мне точно не успела присадить сбежала, как ошпаренная, через 15 минут. Я вымою всё, конечно. А ты волосы потом уксусом прополощи, от него гниды легче отходят.
- Как ты сказала мустанги?
- Ну да, мы так в детстве называли. Они ж скачут. Я раньше, когда тусовалась много, стопом ездила, вписывалась где ни попадя, всё время цепляла. Тогда все цепляли. Мазали уж не помню чем, а парни просто головы брили.
- Лен, мне так стыдно чего-то...
- Ну ты же принцесса у нас... Да ерунда всё это. Ты, вот что, демона своего продезинфицируй. Ведь от него нахваталась, сто пудов.
- Лен, ну как я ему скажу... Он такой..., а я такая - "у меня вши".
- Балда, это у него вши. Одной лечиться бесполезно, так и будут по вас скакать, с одного, на другого. И бомжатник весь его вычисти.
- Ну... ну ладно.
К счастью, Мастер Бо вернулся в Москву только через два дня. Было как раз первое марта. Кира в этот день в последний раз намазалась, чем положено, и на следующий день поехала к нему. По дороге зашла в аптеку, купила лекарство. Волновалась страшно, всё думала, как начать, что сказать. Но когда он открыл дверь, поняла, что говорить ничего не надо Мастер Бо был наголо выбрит. Она посмотрела на его большие нежные уши и умилилась. Такой мальчишка без волос, сразу заметно, что даже чуть моложе неё. Зашла в доме чистота... Не стала ни о чём спрашивать, пусть сам расскажет. Она ему тогда ответит "мустанги ерунда! у меня тоже", и вместе они посмеются.
Нет, посмеяться не получилось. Он сказал, что отметил таким образом приход Весны, решил совершить акт инсоляции, открыться лучам просыпающегося светила...
А она слушала и думала: "надо же врёт. Демон и врёт. Значит, пусть лучше меня вши жрут, чем признаться. Демон ты мой ушастый..." Вдруг её охватила усталость и печаль. Она встала, поцеловала Бо в лоб и сказала: "Знаешь, милый, я тебя не достойна. Ты демон, а у меня вши. Я больше не приду"
И ушла.
Приехала к Ленке, смеясь, стала рассказывать:
- Лен, ну ты представь. Сидит лысый, уши торчат, про инсоляцию мне заливает, врёт и не краснеет. Дееемон... расхохоталась, задыхаясь, повторяла, - му... муууустангер он, а не демон.. барабаны бо... бога...
Не могла остановиться, давилась водой из чашки, плакала. Очень долго плакала, Ленка её утешала, а она всё не могла остановиться, потому что вспоминала, как читала в четырнадцать лет про Мориса Джеральда, гордеца окаянного, мустангера:
"- Кто бы ты ни был, откуда бы ты ни пришел, куда бы ни лежал твой путь и кем бы ты ни стал, с этих пор у нас одна судьба! Я чувствую это - я знаю это также ясно, как вижу небо над собой!"
Тогда читала и думала, что у неё так же будет, даже наизусть слова выучила.
Теперь показалось, что её собственная судьба солгала, под звуки небесного барабана проскакала мимо... на мустанге. Как смешно и больно, Господи, как больно и смешно. (с)
