Всё, что в тебе бродит виной...
Всё, что в тебе бродит виной - иллюзия. Всё, что мучительно в мыслях глодать - кажется.
Слёзы толпятся в очередь где-то в узеньком слёзном кармашке, толкни - и сыпятся-катятся. Что-то во мне и цыганское, и покорное, что-то во мне и доброе, и жестокое. Помнишь ли, что для тебя я трава сорная? Помнишь. Вырвал и кинул прохожим под ноги.
Люди по мне ходили, давя подошвами тонкие стебли, в которых ещё теплилась жажда банально выжить и выжать прошлое, только б не гнить в полушаге от праха-пепела. Всё, что рубцует кожу, дарит выносливость. Всё, что рубцует душу, бессмертным делает. Каждый засохший цветок когда-то напоит дождь. Каждую чёрную темень когда-то сменит рассвет.
Как же тебя не любить посильнее прежнего, давшего мне невольно такую силищу! Эта любовь другая, теплее нежности, выше земной атмосферы, страшней чистилища. Эта любовь красивей небесной музыки. Эта любовь прощает, но не прощается. Всё, что в тебе бродит виной - иллюзия. Всё, что мучительно в мыслях глодать - кажется.
Слёзы толпятся в очередь где-то в узеньком слёзном кармашке, толкни - и сыпятся-катятся. Что-то во мне и цыганское, и покорное, что-то во мне и доброе, и жестокое. Помнишь ли, что для тебя я трава сорная? Помнишь. Вырвал и кинул прохожим под ноги.
Люди по мне ходили, давя подошвами тонкие стебли, в которых ещё теплилась жажда банально выжить и выжать прошлое, только б не гнить в полушаге от праха-пепела. Всё, что рубцует кожу, дарит выносливость. Всё, что рубцует душу, бессмертным делает. Каждый засохший цветок когда-то напоит дождь. Каждую чёрную темень когда-то сменит рассвет.
Как же тебя не любить посильнее прежнего, давшего мне невольно такую силищу! Эта любовь другая, теплее нежности, выше земной атмосферы, страшней чистилища. Эта любовь красивей небесной музыки. Эта любовь прощает, но не прощается. Всё, что в тебе бродит виной - иллюзия. Всё, что мучительно в мыслях глодать - кажется.
