Балетные страсти:)Вацлава Нижинского. Оргазм фавна.
Послеполуденный оргазм фавна
"Я не думал о разврате, когда сочинял этот балет. Я его сочинял с любовью", - напишет годами позже, уже душевно больной, Вацлав Нижинский о своем балете "Послеполуденный отдых фавна". Не думал, конечно, Нижинский и о том, какой грандиозный скандал вызовет его хореографический опус во Франции.
Новизна постановки раздражала не только артистов, но самого хозяина Русского балета, покровителя и интимного друга Нижинского Сергея Дягилева. Когда Дягилев увидел черновой прогон балета, то заявил, что Нижинский должен переделать его от начала и до конца. На что Вацлав, взорвавшись, ответил: "Я все брошу и уйду из Русского балета. Завтра же уйду. Но я ничего не изменю в своей постановке!"
Положение спасло вмешательство художника Льва Бакста. Увидев "Фавна", Бакст пришел в восхищение. Он расцеловал Вацлава, а Дягилеву и всем артистам с радостью сообщил: "Париж будет в диком восторге". Дягилева это успокоило, и несколько дней спустя он рассказывал сестре Нижинского, Брониславе, что никогда не видел Бакста таким увлеченным.
Маленький хвостик и золотые рожки
29 апреля 1912 года весь цвет Парижа съехался в театр Шатле на премьеру "Фавна". Сюжет этой миниатюры на музыку Клода Дебюссси, в основе которой стихотворение Стефана Малларме, на редкость прост. Группа нимф приходит к роднику искупаться, не догадываясь, что за ними наблюдает фавн. Увидев его, нимфы в испуге разбегаются, а одна из них роняет вуаль. Фавн ее поднимает, уносит в свое логово на скале и, расположившись на легкой ткани, предается любовной истоме.
Персонажи в костюмах Бакста выстраивались на сцене так, что создавалось впечатление, будто это оживший древнегреческий фриз. Нимфы, одетые в длинные туники из белого муслина, танцевали босиком с подкрашенными красной краской пальцами ног. Что до Нижинского, то костюм и грим полностью изменили танцовщика. Артист подчеркнул раскосость своих глаз, утяжелил рот, отчего в его лице проявилось нечто томное и животное. На нем было трико кремового цвета с разбросанными темно-коричневыми пятнами. Впервые мужчина появлялся на сцене столь откровенно обнаженным: никаких кафтанов, камзолов или штанов. Трико дополняли лишь маленький хвостик, виноградная лоза, обхватывавшая талию, да плетеная шапочка золотистых волос с двумя золотыми рожками.
Раз завел машинку, надо кончить
Казалось бы, что могло возмутить зрителя в этой невинной хореографической картине? Но был один пикантный момент, расколовший зрительный зал, а потом и французское общество на два воинствующих лагеря. Это случилось в финале, когда Фавн - Нижинский ложится на ткань, его руки вытянуты вдоль тела, он застывает в сладкой любовной грезе, а потом... просовывает руки между ног и делает несколько движений, напоминающих акт мастурбации... Мгновение... голова откинута назад... тело сотрясает судорога... И падает занавес.
Зал некоторое время пребывал в молчании, а потом все смешалось в гаме, шуме. Одни кричали: "Бис!" и аплодировали, другие свистели и топали ногами.
Многие считают, что финальный эпизод, был предложен хореографу хитрым Сергеем Дягилевым. Как никто другой Сергей Павлович знал, что нет более сильного рекламного трюка, чем скандал. Вот и посоветовал Вацлаву неприличный жест в финале. Но если вспомнить, как Нижинский бился за свой балет, отказываясь в нем хоть что-то менять, то почему он должен был пристегнуть финал, предложенный ему покровителем?
В пользу авторской версии финала свидетельствуют и дневники танцовщика. Здесь представлен богатый эротический ряд, из которого ясно, как сексуально активен был Нижинский. Есть здесь и эпизоды, связанные с мастурбацией. Нижинский рассказывает, что начал заниматься онанизмом еще в хореографическом училище вместе со своим другом по рукоблудству Исаевым. "... Я его любил, но чувствовал, что то, чему он меня научил, есть скверная вещь, - вспоминает танцовщик. - Я страдал, когда мне хотелось. Я хотел всякий раз, когда ложился в постель. Я заметил, что в школе никто не знает о моих привычках, а поэтому продолжал... Я терял разум, когда занимался онанизмом... - А через несколько страниц танцовщик вновь обращается к теме мастурбации: - Я знаю, что девушки и мальчики занимаются онанизмом. Я знаю, что женщины и мужчины вместе и порознь занимаются онанизмом... Я терял разум, когда занимался онанизмом. Мои нервы были подняты. Я весь дрожал от лихорадки... Я был большой онанист. Я плохо понимал Бога и думал, что он хочет мне добра, занимаясь онанизмом... Я любил лежать и воображать о женщинах, но после уставал и решил яриться на себя самого. Я смотрел на свой член стоячий и ярился. Мне не нравилось, но я думал, что "раз я завел машинку, надо кончить". Я кончал быстро..."
Так что совсем не случайным и не чужим был для Нижинского финальный момент "Фавна".
В дело вмешивается полиция нравов
А скандал вокруг балета разгорелся с еще большей силой на следующий день, когда вышли первые рецензии на спектакль. Так Гастон Кальмет, редактор и владелец газеты "Фигаро", снял из набора статью симпатизировавшего Русскому балету критика и заменил ее собственным текстом, где резко осудил "Фавна". "Перед нами не знающий стыда Фавн, чьи движения гнусны, чьи жесты столь же грубы, сколь непристойны", - писал Кальметт. За "Фавна" вступился скульптор Огюст Роден, побывавший и на генеральной репетиции, и на премьере. Роден в рецензии, опубликованной в газете "Матен" отмечал: "... Фавн красив, как красивы античные фрески и статуи: о такой модели любой скульптор или художник может только мечтать. Нижинского можно принять за статую, когда при поднятии занавеса он лежит во весь рост на скале, подогнув одну ногу под себя и держа у губ флейту. И ничто не может так тронуть душу, как последний его жест в финале балета, когда он падает на забытый шарф и страстно его целует. Мне хотелось бы, чтобы каждый художник, действительно любящий искусство, увидел это идеальное выражение красоты, как ее понимали эллины". В следующей публикации Кальметта ядовитые стрелы были пущены не только в "Фавна", но и в "сладострастного старца" Родена.
А скандал все не утихал. Как-то Дягилеву сообщили, что последняя поза Нижинского вызвала протест полиции нравов. Сергей Павлович вновь стал упрашивать Нижинского "подправить" финал, но тот опять отказался что-либо менять в балете. Полиция все же побывала на одном из спектаклей, но не смогла запретить балет, настолько яростной была его поддержка прогрессивной прессой и поклонниками Русского балета.
Старец и обнаженный танцовщик
Что до старца Родена, то он так увлекся Нижинским - Фавном, что решил вылепить Нижинского в мраморе. Вацлав согласился позировать три вечера в неделю, пока Роден не закончит скульптуру. Хотя Нижинского и предупреждали, как медленно работает Роден, он был так ему благодарен за поддержку, что готов был на все. И все же Нижинский растерялся, когда Огюст попросил его позировать обнаженным. Танцовщик смущенно спросил:
- Это ваше обычное условие, мэтр?
- Конечно, - ответил Роден.
Дягилев, обеспокоенный сеансами, где его друг предстает обнаженным, однажды проник в мастерскую. И что же он увидел? Роден и обнаженный Нижинский, утомленные солнцем и вином, спят, чуть ли не в объятиях друг друга. Было между ними что-то или нет? Никто не знает, но Дягилев долго не мог забыть ту скульптурную композицию.
Коробка с бумажными салфетками
"Я не думал о разврате, когда я сочинял этот балет. Я его сочинял с любовью - напишет в своих Дневниках Нижинский. - Я выдумал весь балет один... Я работал долго, но хорошо, ибо я чувствовал Бога. Я любил этот балет..." Наверное, поэтому и сегодня, когда никого не удивишь никакими жестами и телодвижениями, столь популярен "Послеполуденный отдых фавна", пронизанный животной прелестью и юношеской любовью Нижинского.
Трудно перечислить всех тех, кто обращался к "Фавну", желая представить свою трактовку балета. Одна из них была показана в Москве. Это "Фавн", поставленный французским хореографом Тьерри Маланденом, возглавляющим балет Биаррица, и танцовщиком Кристофом Ромео.
На сцене юноша в белоснежных трусах, туго обтягивающих спереди и сзади его аппетитные выпуклости. Никаких нифм, которые по сюжету должны его вроде соблазнить, нет и в помине. А есть белое покрывало, наброшенное на большую коробк, как потом окажется - это увеличенная копия коробки для одноразовых салфеток с прорезью посередине, и два газовых белах шара. Юноша-фавн то страстно ласкает себя, то бросается на пол, вжимаясь в пол чреслами со всей энергией молодости. Он отбрасывает голову назад, набрасывается на газовые шары, втыкает в них палец, который через некоторое время оказывается у него во рту... Движения юноши становятся все более откровенными. Он разогревает себя по полной программе, разыгрывая перед зрителями священный акт мастурбации. Правда, завершается все немного комично. Юноша, распластавшийся на покрывале, с разбросанными в разные стороны ногами, уже на грани оргазма, падает со всего маху в щель этой самой коробки с салфетками.
"Я не думал о разврате, когда сочинял этот балет. Я его сочинял с любовью", - напишет годами позже, уже душевно больной, Вацлав Нижинский о своем балете "Послеполуденный отдых фавна". Не думал, конечно, Нижинский и о том, какой грандиозный скандал вызовет его хореографический опус во Франции.
Новизна постановки раздражала не только артистов, но самого хозяина Русского балета, покровителя и интимного друга Нижинского Сергея Дягилева. Когда Дягилев увидел черновой прогон балета, то заявил, что Нижинский должен переделать его от начала и до конца. На что Вацлав, взорвавшись, ответил: "Я все брошу и уйду из Русского балета. Завтра же уйду. Но я ничего не изменю в своей постановке!"
Положение спасло вмешательство художника Льва Бакста. Увидев "Фавна", Бакст пришел в восхищение. Он расцеловал Вацлава, а Дягилеву и всем артистам с радостью сообщил: "Париж будет в диком восторге". Дягилева это успокоило, и несколько дней спустя он рассказывал сестре Нижинского, Брониславе, что никогда не видел Бакста таким увлеченным.
Маленький хвостик и золотые рожки
29 апреля 1912 года весь цвет Парижа съехался в театр Шатле на премьеру "Фавна". Сюжет этой миниатюры на музыку Клода Дебюссси, в основе которой стихотворение Стефана Малларме, на редкость прост. Группа нимф приходит к роднику искупаться, не догадываясь, что за ними наблюдает фавн. Увидев его, нимфы в испуге разбегаются, а одна из них роняет вуаль. Фавн ее поднимает, уносит в свое логово на скале и, расположившись на легкой ткани, предается любовной истоме.
Персонажи в костюмах Бакста выстраивались на сцене так, что создавалось впечатление, будто это оживший древнегреческий фриз. Нимфы, одетые в длинные туники из белого муслина, танцевали босиком с подкрашенными красной краской пальцами ног. Что до Нижинского, то костюм и грим полностью изменили танцовщика. Артист подчеркнул раскосость своих глаз, утяжелил рот, отчего в его лице проявилось нечто томное и животное. На нем было трико кремового цвета с разбросанными темно-коричневыми пятнами. Впервые мужчина появлялся на сцене столь откровенно обнаженным: никаких кафтанов, камзолов или штанов. Трико дополняли лишь маленький хвостик, виноградная лоза, обхватывавшая талию, да плетеная шапочка золотистых волос с двумя золотыми рожками.
Раз завел машинку, надо кончить
Казалось бы, что могло возмутить зрителя в этой невинной хореографической картине? Но был один пикантный момент, расколовший зрительный зал, а потом и французское общество на два воинствующих лагеря. Это случилось в финале, когда Фавн - Нижинский ложится на ткань, его руки вытянуты вдоль тела, он застывает в сладкой любовной грезе, а потом... просовывает руки между ног и делает несколько движений, напоминающих акт мастурбации... Мгновение... голова откинута назад... тело сотрясает судорога... И падает занавес.
Зал некоторое время пребывал в молчании, а потом все смешалось в гаме, шуме. Одни кричали: "Бис!" и аплодировали, другие свистели и топали ногами.
Многие считают, что финальный эпизод, был предложен хореографу хитрым Сергеем Дягилевым. Как никто другой Сергей Павлович знал, что нет более сильного рекламного трюка, чем скандал. Вот и посоветовал Вацлаву неприличный жест в финале. Но если вспомнить, как Нижинский бился за свой балет, отказываясь в нем хоть что-то менять, то почему он должен был пристегнуть финал, предложенный ему покровителем?
В пользу авторской версии финала свидетельствуют и дневники танцовщика. Здесь представлен богатый эротический ряд, из которого ясно, как сексуально активен был Нижинский. Есть здесь и эпизоды, связанные с мастурбацией. Нижинский рассказывает, что начал заниматься онанизмом еще в хореографическом училище вместе со своим другом по рукоблудству Исаевым. "... Я его любил, но чувствовал, что то, чему он меня научил, есть скверная вещь, - вспоминает танцовщик. - Я страдал, когда мне хотелось. Я хотел всякий раз, когда ложился в постель. Я заметил, что в школе никто не знает о моих привычках, а поэтому продолжал... Я терял разум, когда занимался онанизмом... - А через несколько страниц танцовщик вновь обращается к теме мастурбации: - Я знаю, что девушки и мальчики занимаются онанизмом. Я знаю, что женщины и мужчины вместе и порознь занимаются онанизмом... Я терял разум, когда занимался онанизмом. Мои нервы были подняты. Я весь дрожал от лихорадки... Я был большой онанист. Я плохо понимал Бога и думал, что он хочет мне добра, занимаясь онанизмом... Я любил лежать и воображать о женщинах, но после уставал и решил яриться на себя самого. Я смотрел на свой член стоячий и ярился. Мне не нравилось, но я думал, что "раз я завел машинку, надо кончить". Я кончал быстро..."
Так что совсем не случайным и не чужим был для Нижинского финальный момент "Фавна".
В дело вмешивается полиция нравов
А скандал вокруг балета разгорелся с еще большей силой на следующий день, когда вышли первые рецензии на спектакль. Так Гастон Кальмет, редактор и владелец газеты "Фигаро", снял из набора статью симпатизировавшего Русскому балету критика и заменил ее собственным текстом, где резко осудил "Фавна". "Перед нами не знающий стыда Фавн, чьи движения гнусны, чьи жесты столь же грубы, сколь непристойны", - писал Кальметт. За "Фавна" вступился скульптор Огюст Роден, побывавший и на генеральной репетиции, и на премьере. Роден в рецензии, опубликованной в газете "Матен" отмечал: "... Фавн красив, как красивы античные фрески и статуи: о такой модели любой скульптор или художник может только мечтать. Нижинского можно принять за статую, когда при поднятии занавеса он лежит во весь рост на скале, подогнув одну ногу под себя и держа у губ флейту. И ничто не может так тронуть душу, как последний его жест в финале балета, когда он падает на забытый шарф и страстно его целует. Мне хотелось бы, чтобы каждый художник, действительно любящий искусство, увидел это идеальное выражение красоты, как ее понимали эллины". В следующей публикации Кальметта ядовитые стрелы были пущены не только в "Фавна", но и в "сладострастного старца" Родена.
А скандал все не утихал. Как-то Дягилеву сообщили, что последняя поза Нижинского вызвала протест полиции нравов. Сергей Павлович вновь стал упрашивать Нижинского "подправить" финал, но тот опять отказался что-либо менять в балете. Полиция все же побывала на одном из спектаклей, но не смогла запретить балет, настолько яростной была его поддержка прогрессивной прессой и поклонниками Русского балета.
Старец и обнаженный танцовщик
Что до старца Родена, то он так увлекся Нижинским - Фавном, что решил вылепить Нижинского в мраморе. Вацлав согласился позировать три вечера в неделю, пока Роден не закончит скульптуру. Хотя Нижинского и предупреждали, как медленно работает Роден, он был так ему благодарен за поддержку, что готов был на все. И все же Нижинский растерялся, когда Огюст попросил его позировать обнаженным. Танцовщик смущенно спросил:
- Это ваше обычное условие, мэтр?
- Конечно, - ответил Роден.
Дягилев, обеспокоенный сеансами, где его друг предстает обнаженным, однажды проник в мастерскую. И что же он увидел? Роден и обнаженный Нижинский, утомленные солнцем и вином, спят, чуть ли не в объятиях друг друга. Было между ними что-то или нет? Никто не знает, но Дягилев долго не мог забыть ту скульптурную композицию.
Коробка с бумажными салфетками
"Я не думал о разврате, когда я сочинял этот балет. Я его сочинял с любовью - напишет в своих Дневниках Нижинский. - Я выдумал весь балет один... Я работал долго, но хорошо, ибо я чувствовал Бога. Я любил этот балет..." Наверное, поэтому и сегодня, когда никого не удивишь никакими жестами и телодвижениями, столь популярен "Послеполуденный отдых фавна", пронизанный животной прелестью и юношеской любовью Нижинского.
Трудно перечислить всех тех, кто обращался к "Фавну", желая представить свою трактовку балета. Одна из них была показана в Москве. Это "Фавн", поставленный французским хореографом Тьерри Маланденом, возглавляющим балет Биаррица, и танцовщиком Кристофом Ромео.
На сцене юноша в белоснежных трусах, туго обтягивающих спереди и сзади его аппетитные выпуклости. Никаких нифм, которые по сюжету должны его вроде соблазнить, нет и в помине. А есть белое покрывало, наброшенное на большую коробк, как потом окажется - это увеличенная копия коробки для одноразовых салфеток с прорезью посередине, и два газовых белах шара. Юноша-фавн то страстно ласкает себя, то бросается на пол, вжимаясь в пол чреслами со всей энергией молодости. Он отбрасывает голову назад, набрасывается на газовые шары, втыкает в них палец, который через некоторое время оказывается у него во рту... Движения юноши становятся все более откровенными. Он разогревает себя по полной программе, разыгрывая перед зрителями священный акт мастурбации. Правда, завершается все немного комично. Юноша, распластавшийся на покрывале, с разбросанными в разные стороны ногами, уже на грани оргазма, падает со всего маху в щель этой самой коробки с салфетками.
