Милая
... и отца ее, непризнанного гения стройплощадки, апологета Великого Змея с прикупленным в хозмаге томагавком я видел всего однажды.
... Сейчас я вас познакомлю, сказала ты сейчас я вас познакомлю.
Не было никого знакомства но вины я на себе не держу. Когда мы вошли, он стучал молотком в своей комнате, ты о чем-то беседовала, оставив меня в прихожей, и, вернувшись, растерянно улыбнулась.
-Ну, ладно, ничего... Пошли, я тебя чаем напою. я не мог слышать, о чем был разговор за дверью, но не сомневался нисколько, что растерянность твоя, имеющая сильный привкус страха, вызвана именно этим разговором.
Не было никакого знакомства... В кухне, вылизанной и пустой, как душа убежденной девственницы, мы пили чай с абрикосовым вареньем стучал по-прежнему молоток и телевизор застенный орал так, словно включен был для жителей соседнего дома. А потом вошел он и стал в проеме, жилистый и сухощавый, ростом, пожалуй, не ниже меня. Хорошо помню резкое, нездорово-бледное лицо его и прядь жестких, черно-блестящих волос, налипших на вспотевший лоб. Ты пыталась что-то сказать, представить меня и осеклась, а он, постояв минуту, повернулся, и, без единого слова, ушел стучать дальше своим молотком. Ты улыбнулась виновато и жалко.
-Это ничего, не обращай внимания... Я же говорила он трудно сходится с людьми. Не обращай внимания ладно?
Он трудно сходится с людьми сказала ты. Он просто не умеет быстро сходиться с людьми. Но я прожил чуть дольше, Галя, и, глянув однажды в накаленные его глаза, абсолютно убедился: отец твой из нашей сволочной породы. Из породы тех, кто внутренний свой закон ставит всегда во главу угла и трясется над ним, как над грудным младенцем. Я и пошел-то к тебе, чтобы убедиться или разочароваться в этом, милая Галя и, единственный глянув раз, уверовал окончательно. Такой же упрямец, как я и новообретенное знание не стало приятным.
Чутье, милая Галя... То чутье, какое не дается от рождения, но приходит с опытом и потерями; то самое прозрение и способность видеть вглубь, какие жизнь вколачивает в голову кистенем и ошибки здесь очень редки.
Убедился в подспудно ожидаемом и все же костерил себя нещадно за лишний, заведомо провальный визит там, в прилизанной кухне, чувствовал я себя лисой, забравшейся в курятник и застигнутой неудачно хозяином. Я был взвинчен и зол, возвращаясь к себе но искренняя твоя расстроенность заставляла скрывать белую ярость. И тогда, помнится, впервые я призадумался, к очевидному приходя выводу: все это не для меня.
Но, продолжая, мы стирали упоенно границы, забывая напрочь о том, что опасность зверь темный на мягких лапах, какой бродит неслышно ночным коридором, от света прячется и жмется в углы, а потом затрезвонит во все звонки, и дверь не открыть невозможно.
... Сейчас я вас познакомлю, сказала ты сейчас я вас познакомлю.
Не было никого знакомства но вины я на себе не держу. Когда мы вошли, он стучал молотком в своей комнате, ты о чем-то беседовала, оставив меня в прихожей, и, вернувшись, растерянно улыбнулась.
-Ну, ладно, ничего... Пошли, я тебя чаем напою. я не мог слышать, о чем был разговор за дверью, но не сомневался нисколько, что растерянность твоя, имеющая сильный привкус страха, вызвана именно этим разговором.
Не было никакого знакомства... В кухне, вылизанной и пустой, как душа убежденной девственницы, мы пили чай с абрикосовым вареньем стучал по-прежнему молоток и телевизор застенный орал так, словно включен был для жителей соседнего дома. А потом вошел он и стал в проеме, жилистый и сухощавый, ростом, пожалуй, не ниже меня. Хорошо помню резкое, нездорово-бледное лицо его и прядь жестких, черно-блестящих волос, налипших на вспотевший лоб. Ты пыталась что-то сказать, представить меня и осеклась, а он, постояв минуту, повернулся, и, без единого слова, ушел стучать дальше своим молотком. Ты улыбнулась виновато и жалко.
-Это ничего, не обращай внимания... Я же говорила он трудно сходится с людьми. Не обращай внимания ладно?
Он трудно сходится с людьми сказала ты. Он просто не умеет быстро сходиться с людьми. Но я прожил чуть дольше, Галя, и, глянув однажды в накаленные его глаза, абсолютно убедился: отец твой из нашей сволочной породы. Из породы тех, кто внутренний свой закон ставит всегда во главу угла и трясется над ним, как над грудным младенцем. Я и пошел-то к тебе, чтобы убедиться или разочароваться в этом, милая Галя и, единственный глянув раз, уверовал окончательно. Такой же упрямец, как я и новообретенное знание не стало приятным.
Чутье, милая Галя... То чутье, какое не дается от рождения, но приходит с опытом и потерями; то самое прозрение и способность видеть вглубь, какие жизнь вколачивает в голову кистенем и ошибки здесь очень редки.
Убедился в подспудно ожидаемом и все же костерил себя нещадно за лишний, заведомо провальный визит там, в прилизанной кухне, чувствовал я себя лисой, забравшейся в курятник и застигнутой неудачно хозяином. Я был взвинчен и зол, возвращаясь к себе но искренняя твоя расстроенность заставляла скрывать белую ярость. И тогда, помнится, впервые я призадумался, к очевидному приходя выводу: все это не для меня.
Но, продолжая, мы стирали упоенно границы, забывая напрочь о том, что опасность зверь темный на мягких лапах, какой бродит неслышно ночным коридором, от света прячется и жмется в углы, а потом затрезвонит во все звонки, и дверь не открыть невозможно.