Вспомнилось...
Это было в Севастополе. Лето 1992 года.
Он был вылитый Девид Копперфильд. Рост, фигура, лицо, глаза ну вот бывает так иной раз, что люди, как близнецы похожи...
Белозубая улыбка на загорелом лице, озорной взгляд карих глаз, и фонтан остроумия, как шампанское из высокого бокала, наполненного до краев...
Черное море по ночам сверкало лунной дорожкой, благоухали магнолии, стрекотали кузнечики...
Его руки были теплы и ласковы, его губы были мягки и нежны, его слова были искренни и по-детски наивны..
В нем было все в гармонии с морем, скалистым берегом, душистой южной травой, звездным небом.
Он сам был такой настоящий, такой естественный, такой свободный, как птица, как зверь, как облако. Работал он егерем.
Пес породы лайка по имени Аян всюду следовал за своим хозяином, и была это настоящая дружба без особых слов и признаний, просто Дружба.
Поспела черешня в его запущенном, заросшем саду.
Шел теплый дождь, уже темнело, ягоды были почти не видны на ветвях, но мы собирали их вперемешку с поцелуями, двери и окна старого домика были распахнуты, звучали песни Патрисии Каас...
На вокзале, когда до отправления московского поезда оставалось несколько минут, мы стояли, обнявшись, слов не было, была только Боль.
Под бодрые аккорды Марша Славянки поезд тронулся, и я поняла, что умираю...
Я ушла от мужа на следующий день после приезда в Москву и жила одна в бабушкиной квартире.
Целый месяц мы писали письма, да-да настоящие письма в почтовых конвертах, говорили по телефону. Это было не то, совсем не то.
И он приехал.
Я встречала его на вокзале.
Он вышел из вагона такой, каким я его запомнила, - тот же загар, то же мужественное лицо, даже одежда была на нем та же, но...
Он здесь был чужой. Просто чужой.
Исчезла гармония.
Я увидела отдельно ЕГО и этот старый, замызганный город..
Ему не было места ЗДЕСЬ...
На следующий день я вернулась к мужу.
