Казалось, день сегодня не обещает ничего нового: утром мы, как обычно, делали зарядку. Мы -это я и воронёнок Карр, длинноногий птичий подросток. Я честно старалась покрасивей сложить из своих коленок позу лотоса и помедитировать, а Карр упражнялся в воздушной гимнастике на ближайшем проводе, натянутом между телефонными столбами: он шустро бегал по нему туда-обратно; приседал на поджатых лапках, переворачивался вниз головой на вытянутых, демонстративно покачиваясь и поджимая то одну, то другую; выразительно косил большим черным глазом в надежде на одобрение.
Потом вместе завтракали на террасе сосисками и творожным кексом с изюмом, я за столом, а Карр на оконном наличнике.
И тут к нам пришло бабье лето. Его, как обычно, принесли на своих тоненьких домотканных коврах-самолетах из фирменных серебристых паутинок крошечные черные паучки, один из которых официально приземлился на мой подоконник и церемонно замер. В стекло тихонько постучал маленький желто-загорелый липовый листочек и деликатно прилег рядом, осторожно поглаживая паучка по спинке и переливаясь всеми своими коричневыми точечками-веснушками под мягким августовским ветерком. Паучок встрепенулся, шевельнулся-и мгновенно опустился на своём миниатюрном тросике-паутинке вниз - и воздушно-легко полетел вдогонку за товарищами.
А теплое ласковое бабье лето осталось с нами.
