Должность у Кузьмича была особенная - охранник заброшенного пионерского лагеря. Когда Союз развалился, о лагере как-то все забыли. А вместе с лагерем забыли и Кузьмича, оставив его охранять имущество страны, которая перестала существовать.
Корпуса постепенно ветшали, пропитывались сыростью, мыши съедали матрасы и гадили в каждом углу. Умывальники проржавели, крыши дали течь, пирс на берегу озера прогнил, спортивный инвентарь спёрли лешие, а тарелки растащили русалки и прочие... твари.
Лагерь принадлежал Кузьмичу и полчищам комаров, что безумным торнадо носились по всей округе, пожирая заблудившихся туристов, рыбаков, охотников, бардов и прочих селян.
Кузьмича правда комары жрать отказывались.
Брезговали.
Ибо вместо крови у него тёк спирт и прочие химические элементы сивушного содержания.
Жить в корпусах Кузьмич не желал, дабы не покушаться на государственную собственность, поэтому отстроил из досок свою... избу. Дом. Домик. Домишко. Лачугу. Землянку. Шалаш.
Сарайчик.
Да. Вот. Нашел верное слово.
"Сарайчик".
Сарайчик был наверное два на три. Ну может три на четыре, если сильно постараться и разобрать завалы, что встречали любого, кто рискнул туда заглянуть.
Нечто похожее на кровать со спасенным от мышей матрасом. Нечто похожее на окошко размером в чашку для чая. Нечто похожее на самодельную печку-буржуйку. И какие-то баки-баки-баки-баки. А под потолком сети, да удочки, да всякая хрень.
Рассмотреть владения Кузьмича нормальному человеку было совершенно невозможно, ибо его встречал мрак, влажность и аромат столь суровый и крепкий, что подобное амбрэ использовали бы вместо кумулятивного снаряда в сражении против танка "Тигр". Особенно в кино.
Эдакое замедленное "слоу-мо", когда перед глазами пролетают все круги ада и ты оказываешься в том, о котором подло умолчал Данте.
Так как о Кузьмиче все забыли, то существовал он исключительно на самообеспечении. Основным источником дохода были озеро и лес.
Рыбу он варил и вялил, складывая в металлические баки. Ягоды он замачивал и тоже складывал в баки. Ну и грибы туда же. В баки.
Порой в одной и той же ёмкости оказывалась и рыба и ягоды и грибы и даже квашенная капуста, убивая обоняние у любого живого существа.
Кузьмич не читал Мартина, но знал, что зима близко. Поэтому готовился к ней заранее, делая запасы, притаскивая хворост и укрепляя сарайчик из сказки "Три поросенка".
Ещё у сторожа была собака. Я в первый раз видел собаку, которая существовала исключительно на соленых грибах и моченых ягодах. Она жрала их из миски так, словно ей предложили самый лучший кусок мяса. Собака, имени которой я уже не вспомню выглядела достаточно упитанной, что вызывало подозрение в геноциде мышей пионерского лагеря.
Рыбу собака не получала, потому что Кузьмич не собирался "баловать зверюгу".
Сам же Кузьмич ел неохотно, от случая к случаю. Потому что истинным его топливом и пищей являлась водка.
Но здесь, среди разрухи, километрах в двадцати от ближайшего сельпо, водку найти было... тяжеловато. Когда водки не обнаруживалось слишком долго, Кузьмич делался мрачен, суров и собака недополучала грибов. Когда становилось совсем в невмоготу, Кузьмич снимал с крыши сарайчика старую "Каму" и пилил в город, возвращаясь дней через пять, в настроении еще более мрачном, чем, когда уезжал.
Частенько с разбитой рожей. Частенько без велосипеда (который потом каким-то чудесным образом находил своего хозяина).
Иногда Кузьмичу везло. К песчаному пляжу пионерлагеря прибивало туристов.
Тогда Кузьмич делал страшную рожу (что было совершенно не сложно, ибо рожа Кузьмича распугала всех окрестных лосей и кабанов), хватал ИЖ-17, и потрясая ружьем, с криком несся в облаке комаров к жертвам:
- Куда ля?! Еый вас ля уй куда?! Территория ля ука яб вас ёп ах так растудыть едрить ых!
Пребывая в дурном настроении Кузьмич для острастки мог пальнуть в воздух.
Обычно недопонимание решалось водкой. Кузьмич забирал бутылку (или хлопал стакан, тут уж как он переговоры проведет и сторгуется) и говорил:
- Не баловать ля вас тут до х. Собственность! А не городская ля площадь еп!
В подобный счастливый день собака получала двойную порцию грибов (ибо Кузьмич на некоторое время отправлялся в нирвану и не мог накормить даже себя).
Собственно, с Кузьмичом мы (ну или мои родители, если точнее) познакомились именно так. Оказавшись на пляже пионерлагеря.
Не знаю, чего он так до нас снизошел, но чуть позже позволял останавливаться и жить на территории локального апокалипсиса пионерии. А потом даже разрешил ночевать в бараке вместе с мышами.
Человеком он по сути был неплохим. Хотя конечно дико бухающим алкоголиком, достававшим водку, казалось бы из воздуха.
Вышел в лес. Вернулся с бутылкой.
Магия.
Правда говорят барды, что устраивали слеты каждое лето, потом пели под гитару немного заикаясь и им слышалось из мрака:
- Куда ля?!
А однажды Кузьмич, пребывая в добром расположении, сказал:
- Ля ведут вас в лес ля. Грибы епт сами х придут уки.
И повел.
Вышагивал он, кутаясь в рыбацкий плащ. В кепке, в сапогах, с корзиной, перегаром и фингалом под глазом.
Навстречу попадались унылые грибники с пустыми лукошками. Кузьмич смотрел на них злобным вороном, говорил нечто:
- Х в моем лесу ёб кондо... ться уки городские.
Он вёл нас и вёл. Вёл и вёл. В самое сердце. В чащу. В бесконечный мрачный мир без всяких троп, где среди буреломов попадались следы лосиной жизнедеятельности, а также клещи, ненавистное комарье и какие-то особо-мерзкие пиявки. Легко можно было подумать, что Кузьмич ведет нас на заклание к своему богу, чтобы тот, радуясь жертвам, одарил любимого слугу водкой.
А потом Кузьмич привел.
Нет. Не в волшебный эльфийский лес, ибо Кузьмич и эльфы вещи крайне несовместимые. Это был классический лес гоблинов. Лес, в котором шаманы, обожравшись мухоморов, провели самое Большое Волшебство.
- Грибы еп! гордо сказал Кузьмич и скрылся в кустах.
Но это были не грибы. Нет. Это было нечто невероятное.
Они росли везде. Везде. На деревьях, ветвях, пнях, кусочках коры. Вертикально. Горизонтально. Наискосок. Здесь не помог бы нож. Не помогла бы коса. С таким количеством опят могло справиться лишь звено комбайнов.
Никогда больше и нигде я не видел такого дикого количества грибов.
честно (с)пёрто у А. Пехова.
