Острогрудый чёлн, он же струг, неспешно плыл по морской глади.
Великий атаман Степан Тимофеевич стоял на корме, весь весёлый и хмельной, протяжно изливаясь в океанские волны.
- Заблукали мы, - кручинно вздохнул Сенька Лютый, один из ушкуйников.
- Заблукали, - согласился великий атаман. Аки во тьме мглявой. Вельми.
- Как бы с голоду не помре, - забеспокоился Лютый.
- Никшни, Сенька! цыкнул великий атаман. Негоже добру молодцу нюнить, яко отроку обсопливленному!
Лютый устыдился, приосанился, подкрутил молодецкий ус, и заткнулся.
На самом деле Лютого звали по-другому, но в связи со слабой памятью атаман кликал всех сотоварищей Сеньками, иногда добавляя прозвище.
Острогрудый чёлн, он же струг, болтался по океану уже добрый месяц с малым гаком.
Почивавший до того под запасным ветрилом, к разговору присоединился ушкуйник-интеллигент Сенька Бритый, решивший чуток пожалиться небесам.
- Пошто ж мы тот маяк не углядели, братушки? Уж давно бы с добычей домой возвертались, ан нет телепаемся на корытце нашем добром, аки лотос заморский в лютой проруби... За какие грехи?
Поскольку за каждым из добрых ушкуйников числилось немалое душегубство, исчисляемое десятками, вопрос был риторический
- А ведь то мне ведомо, за маяк-то, - солидно вступил в разговор Сенька Рваный. Утушили его.
- Это что ж за лиходей злобное дело сие сотворил-то?
Сенька Рваный испил ковш дюжей браги, значимо покряхтел и поведал.
- Я, когда в Новегороде жил, слыхал как в корчме древний волхв один баял. Есмъ, грит, в морях чудище поганое. Чудище то, грит, обло, огромно, стозевно и чубайсовидно. Окрест побережий шлёндает, да ночьми темными свет ясный высматривает. Как узрит где маяк зажжённый тут же плывёт и отключает. И плачут от того слезьми горькими добрые корабелы, об камни размазамшись, а чудище сие глегочет да товары утонувшие себе в подводный чертог ташшит. От така майса, малята.
- Зело добре базлаешь, - согласился атаман. Токмо нам от того не легше.
Спрашивается, как добрые ушкуйники попали в неизведанные воды? Собирались-то они за зипунами, в тёплую Персию, через Каспийское море... Впрочем, ежели не по кривде глаголить, то... Ладно, поведаю.
Виноват был лично Степан Тимофеевич. Ещё в устье Волги великий атаман, будучи зело хмелён, за неимением на борту хотя бы самой завалящей княжны, отправил в набежавшую волну поочерёдно секстант, астролябию и компас. Впрочем, к его чести, следует заметить, что пользоваться ими великий атаман всё равно не умел.
- Напрямки пойдём, - уверял ватагу великий атаман. Маяк там должон быть. Как узрим, так от него на четыре пальца вправо и так три дня. Аккурат к месту и выплывём, аки гордое нежданное чучелко птицы лебедь.
Никакого маяка в пределах видимости не наблюдалось неделями. Струг плыл, повинуясь лишь прихотливому похмельному дрожанию рук Степана Тимофеевича, коими он держался за кормило, дабы не упасть. Абсолютно неизвестным образом острогрудый чёлн выплыл в какую-то акву инкогнита.
Это теперь мы знаем, что она называется Атлантический океан.
- Сарынь на кичку! завопил Сенька Битый. Зрю!! Аки наяву!!! Сыра земля-матушка!!!
Добрые ушкуйники столпились все на одном борту, чуть не перевернув струг.
- От зело славно, - сказал Степан Тимофеевич. И встречают уже.
На берегу стоял краснорожий во всех местах индианец. В перьях. В руках у него был несолидный топорик. Тоже в перьях.
После кратких прений вече постановило. Ушкуйник-интеллигент Сенька Бритый был вытолкнут на берег. Налаживать контакт.
- Гей, красный молодец! Не внемлешь ли...
- Сам ты гей, скотина бледнолицая, - нелюбезно ответствовал индианец. За такие слова можно и тяжким грозным томагауком схлопотать. Промеж ушей.
- Прощеньица просим, братушка, - тут же сориентировался Сенька. - Мы тут пограбить приехали...
- Грабли коротки, - хмуро ответствовал индианец. Ребята с луками по всем кустам сидят. Нашпигуем стрелами, как ёжиков.
Сенька Бритый загрустнел ликом, чуя, что контакт проваливается
- Тогда, можа, пожрать на обмен чего-нибудь найдётся? заискивающе спросил он.
- Вот это деловой разговор, - кивнул индианец. Огненная вода есть?
Поскольку весь полезный и бесполезный груз струга состоял исключительно из дюжей браги, вопросов не возникло. Сошедшие на берег ушкуйники азартно торговались с краснорожими во всех местах аборигенами. Там и сям раздавались звуки биения себя в грудь, шапки летели оземь, где-то хлопали по рукам. Памятуя дурную привычку атамана швыряться княжнами за борт, о том, чтобы прикупить какую-нибудь скво, ушкуйники даже не заикались, благоразумно решив сэкономить и потерпеть до дома. Торговались в основном за пожрать.
Из насчёт пожрать у местных было великое разнообразие. Бизонов. Хошь таких, хошь этаких. Поскольку шли они в пропорции два бизона за малый бочонок браги, совсем скоро на берегу уже мычало приличное стадо.
Великого атамана от торговли аккуратненько оттеснили. Хорошо у него по жизни получалось только одно швырять в набежавшую волну. Неважно что. Так что он просто шлялся по берегу и совал всюду свою начальственную личность.
- А это что за диво? вопросил великий атаман, разглядывая мешок с какими-то грязными клубнями.
- Потата, - пожал плечами абориген. Самая обычная. Только сырой не употреблять, а так хорошая вещь. За полковша отдаю.
- Берём, - решительно согласился атаман. Сенька! Похлёбный! Кому глаголю? Ну-ка, сообрази тут быстренько!
Находившийся на должности кое-как-кока ушкуйник Сенька Похлёбный шустро пожарил потату с бизоньим мясом. Из расчёта одна потатина на одного бизона. И грянул пир.
- Лепота! сыто икая, произнёс великий атаман Степан Тимофеевич.
- Воистину! хором подтвердила ватага.
Обратно в море уходили довольные. Кроме мяса, ушкуйники по вполне пристойным ценам затарились пушниной, так что поход оборачивался неплохой прибылью.
Опростав зараз добрую братину дюжей браги, великий атаман не глядя, протянул руку к мешку и смачно закусил сырой ядрёной потатиной.
И шибко задумался.
После чего поднялся, аккуратно завязал мешок и упихнул его подальше.
- Промыслю я, други мои, - сказал он, - что потату эту снедать мы не будем.
- Пошто так? тут же залюбопытствовал Сенька Бритый. Альбо за борт ея?
- Никшни! сурово ответствовал атаман. Сию лепотную потату привезём мы честь по чести домой. И на Дону у нас рассадим. А ежели кто спрашивать будет мол, что за фрухт преудивительный, тому сначала в рыло, а потом презрительну личность делайте и ответствуйте, что ишшо прадеды наши тую потату ростили, да ели, да нахваливали! Ибо.
И добавил сурово:
- Патриотизьму для!
Посему запомните все и имейте у себя на носу - картошка истинно наш, посконный российский фрухт! И всякие Колумбы здесь как бантик побоку. А слова великого атамана Степана Тимофеевича мне в том порука.
Так что ежели кто будет базлать не по делу на кол!
(с) Сумеречный Макс
