Это была Варвара. Она минуту постояла, потом подошла к лавочке и села.
- Ты где ходила? - спросила Софья.
Варвара ничего не ответила.
- Не нагуляла бы ты себе, молодайка, какого горя, - сказала Софья. - Слыхала, как Машеньку и ногами, и вожжами? Тебе бы, гляди, того не было.
- А пускай.
Варвара засмеялась в платок и сказала шёпотом:
- С поповичем сейчас гуляла.
- Болтаешь.
- Ей-богу.
- Грех! - шепнула Софья.
- А пускай... Чего жалеть? Грех, так грех, а лучше пускай гром убьет, чем такая жизнь. Я молодая, здоровая, а муж у меня горбатый, постылый, крутой, хуже Дюди проклятого. В девках жила, куска не доедала, босая ходила и ушла от тех злыдней, польстилась на Алёшкино богатство и попала в неволю, как рыба в вершу, и легче мне было бы с гадюкой спать, чем с этим Алёшкой паршивым. А твоя жизнь? Не глядели б мои глаза. Твой Федор прогнал тебя с завода к отцу, а сам себе другую завел; мальчишку у тебя отняли и в неволю отдали. Работаешь ты, словно лошадь, и доброго слова не слышишь. Лучше весь свой век в девках маяться, лучше с поповичей полтинники брать, милостыню собирать, лучше в колодезь головой...
- Грех! - опять шепнула Софья.
- А пускай.
Где-то за церковью опять запели печальную песню те же самые три голоса: два тенора и бас. И опять нельзя было разобрать слов.
- Полунощники... - засмеялась Варвара.
И она стала рассказывать шёпотом, как она по ночам гуляет с поповичем, и что он ей говорит, и какие у него товарищи, и как она с проезжими чиновниками и купцами гуляла. От печальной песни потянуло свободной жизнью, Софья стала смеяться, ей было и грешно, и страшно, и сладко слушать, и завидовала она, и жалко ей было, что она сама не грешила, когда была молода и красива...
На погосте в старой церкви ударили полночь.
- Пора спать, - сказала Софья, вставая, - а то как бы Дюдя не хватился.
Обе тихо пошли во двор.
- Я ушла и не слыхала, что он после про Машеньку рассказывал, - сказала Варвара, постилая под окном.
- Померла, говорит, в остроге. Мужа отравила.
Варвара легла рядом с Софьей, подумала и сказала тихо:
- Я бы своего Алёшку извела и не пожалела.
- Болтаешь, бог с тобой.
Когда Софья засыпала, Варвара прижалась к ней и шепнула на ухо:
- Давай Дюдю и Алёшку изведем!
Софья вздрогнула и ничего не сказала, потом открыла глаза и долго, не мигая, глядела на небо.
- Люди узнают, - сказала она.
- Не узнают. Дюдя уже старый, ему помирать пора, а Алёшка, скажут, от пьянства издох.
- Страшно... Бог убьет.
- А пускай...
