Болезнь всегда застает нас врасплох. А наше отношение к своему здоровью, по большей части, можно назвать безалаберным. Бывают, конечно же, исключения, но не с нашей героиней. Её положили в клинику по знакомству, вернее, по очень хорошему знакомству - постарался товарищ её сына. Условия создали идеальные, врачи окружили заботой.

И однажды в палату зашёл он. Поначалу она даже не поняла, что стала объектом интереса. Он был заведующим другого отделения, специализация которого имела отношение к ее заболеванию лишь косвенное. Думала - обычный визит вежливости, профессионального интереса и человеческого участия; или, может быть, это следствие распоряжения "сверху". В конце осмотра он попросил записать номер его телефона - "так, на всякий случай, если что-то будет беспокоить" - и ушел. Единственное, что она отметила особо - это глаза, уж очень глубоко заглянувшие в неё.

Через день он опять зашел поинтересоваться её состоянием здоровья. Во время беседы она поделилась с ним своими волнениями. Он сел рядом с ней на кровать, взял ее руку, накрыл своей ладонью, и, с улыбкой, мягким вкрадчивым голосом стал успокаивать, так же глубоко заглядывая в глаза и на долю секунды задерживая взгляд на ее губах. Уходя, он попросил позвонить ему на следующий день после исследования, которое должны были провести ей в другой клинике, с целью постановки диагноза. Набирая его номер, она почему-то смутно волновалась, все еще не понимая до конца, что особое отношение заведующего вызвано отнюдь не профессиональным интересом.

Почему-то всегда считается, что когда случается ЭТО, женщины должны почувствовать первыми. Но опять же, это было сказано не про нее. Да, она успокоилась в своей размеренной, уютной семейной жизни, похожей на водную гладь маленького прудика, окруженного могучим лесом со всех сторон. За последние годы она воспринимала внимание мужчин со спокойной и даже равнодушной улыбкой, смотря на них как на чересчур расшалившихся, но милых детей. Нельзя сказать, что вопросы чувственности совсем не волновали ее - бывало, она загоралась, лишь на несколько минут, и точно так же быстро остывала, забывая об этом.

В ней не умерла женщина - она в ней угасала, хотя внешне об этом невозможно было и подумать. Она со всей тщательностью следила за собой, дорого и изысканно одевалась, и, не страшась, красила волосы в ярко рыжий цвет. Выглядела она на 12-15 лет моложе своего паспортного возраста, на лице всегда светилась улыбка, глаза смотрели на мир и людей восторженно, открыто и чуть по-детски наивно. Наверное, поэтому ее редко кто называл по имени-отчеству, как-то не вязался образ девочки-женщины с возрастом молодой бабушки. Муж, с которым они были духовно очень близки - романтиком не был, его чувство к ней было постоянным, ровным и очень глубоким. Все отпуска и уикенды они проводили вместе, наслаждаясь общим хобби, покоем и взаимным обществом, не обременяя друг друга в быту какими-то обязанностями и обязательствами.

Иногда они резвились как малые дети, заигрывая и пощипывая друг друга, беззаботно смеясь и шутя. Весь мир вокруг них в эти минуты наполнялся солнечными светом и гармонией. Поздно вечером они сидели на скамейке у своего загородного дома, прижавшись к друг другу, и смотрели на звезды, рассуждая о бренности бытия. Но даже в эти минуты умиротворенного счастья их губы не тянулись друг к другу, в глазах не загорался призыв и огонь желания. Они просто шли спать, в общую постель, завернувшись каждый в своё одеяло и отвернувшись в разные стороны. Психологи говорят, что такая поза у супругов называется "полное доверие". Наверное, это и было заглавной строкой их отношений.

Услышав Его голос в телефонной трубке, она вдруг почувствовала, что сердце забилось быстрее, она начала комкать слова, испытывая трудно скрываемое волнение. Он пообещал зайти после окончания операции. Вот именно тогда она и задала себе вопрос - ответ же растекся истомой где-то в области солнечного сплетения, вдруг стало жарко, ладони вспотели.

Она сидела на кровати в своей одноместной больничной палате, смотрела в окно, и, наверное, ждала, хоть и не отдавая себе в этом отчет. Заведующий зашел, как и обещал, вернее, ворвался в палату, с улыбкой плюхнулся рядом с ней на кровать, очень-очень близко, плотно прижавшись плечом к её плечу. Взял заключение исследования, перелистал, внимательно читая и, с той же доброй светящейся улыбкой, стал комментировать, отмечая, что все опасения оказались напрасными и, слава богу, она почти здоровый человек. В конце концов пошутил: "хватит притворяться!". Она улыбнулась, радуясь его оптимизму и еще чему-то непонятному. Встал он так же стремительно, направившись к выходу, на ходу продолжая в шутливой форме высказываться по поводу её болезни, она поднялась за ним, и вдруг, обернувшись, он сделал шаг назад, так что они оказались совсем рядом. Положив руку ей на плечо и слегка притянув к себе, произнес чуть севшим голосом: "Все будет хорошо, очень хорошо, не волнуйся!" И, наклонившись, нежно поцеловал её в щёку. Неожиданное обращение на "ты" и этот поцелуй отнюдь не удивили, а только взволновали её. Да, оказывается она ждала этого неожиданного поцелуя, но, не ответив на его призыв, молча отвела и опустила взгляд. Ёще несколько секунд он оставался на близком расстоянии, очевидно, ждал какого-то ответа, потом опустил руку, и, развернувшись, пошел к двери.

Видимо, небольшое смятение и недосказанность всего происходящего не могли заставить его уйти, поэтому дойдя до двери, он повернулся, и, как бы вспомнив что-то, нарочито-рассеяно спросил: "Я ничего не забыл? Не оставил никакой папки?" И, сделав несколько больших шагов назад, к ней, порывисто обнял её, привлек к себе, вдохнув её запах, поцеловал волосы и прижался губами к щеке. Она не отстранилась, нет. Ей не хотелось отстраняться. А хотелось вот так стоять, чувствовать, как бешено бьется его сердце, как плотно прижата её грудь к его торсу, как сильные руки хирурга сжимают её в своих объятиях. Он назвал её по имени ласково-ласково и, чуть отстранившись, заглянул в лицо. Она подняла глаза и замерла. Он смотрел на её губы жадным настойчивым взглядом, но поняв её смятение, решил не заходить слишком далеко. Глубоко, прерывисто вздохнув, он опустил руки с её плеч, отступил на шаг назад и глухо, коротко произнес - "забегу завтра".

Развернувшись, он вышел. Что она чувствовала - ошеломление, радость... Cладостная нега от его сильных объятий и поцелуев кружила голову, пьянила, но тут же в сознании исподволь всплыл образ мужа. Ей стало немного стыдно. Но только немного.

На следующий день ожидание измучило её. Она хотела что бы он пришел, и, одновременно, не хотела. "Все же лучше было лучше, если бы он пришел" - с какой-то тяжестью в душе думала она. Ближе к вечеру пришло от него сообщение. Он извинялся, что не смог зайти, ссылаясь на несколько операций подряд и в шутливой форме излагал, мол, что в ее случае традиционная медицина бессильна. Далее, писал, обращаясь к ней: "Солнышко моё! Согласен лечить нетрадиционными методами. А вы?"

Опять на "вы", подумала она. Но ведь суть-то не в этом. А в том, что под "нетрадиционными методами" совершенно очевидно и откровенно подразумевалось бесстыдное желание близости-секса. Она, прокручивая в уме слова, в растерянности думала: "Что ответить? И главное, как ответить?". Накануне она думала о том, что произошло в палате между ними. Хотя, что такого особенного произошло? Ведь она не ответила ни на первый, ни на второй его порыв, "подвесив в воздухе" решение этой ситуации. Но, видно, пришло время отвечать. Вернее решать. А что решать?! Ведь она все решила еще тогда, после телефонного разговора с ним, отрешённо глядя в окно, замирая от забытой истомы в преддверии зарождающегося чувства.

Она позвонила подруге, рассказав ей о случившемся, и спросила её совета. "Обрати все в шутку!" - озадачено ответила подруга. Ну, конечно же в шутку, подумала она. Как можно сразу об Этом и серьезно? Только вот мысли неслись непонятно куда, лихорадочно путаясь в голове. "Жаль, что не смог зайти. Я ждала" - обратилась она к нему на "ты", и тут же продолжила стихами: "когда б не смутное томленье, чего-то жаждущей души" - и остановилась, не став писать стихи далее, думая, что возможно он знает перефразированное продолжение и этим будет все сказано, а про себя дочитала: "я б здесь осталась, наслажденье с тобой вкушать в ночной тиши!". И, словно испугавшись слов, произнесенных про себя, и той откровенности, о которой он мог подумать, продолжила в шутливой форме: "Мой милый доктор, от ваших вопросов голова идет кругом". И опять на "вы" - подумала она.

Но, трепеща, металась невысказанность чувств. Душа хотела ПОЦЕЛУЯ. Страстного. Глубокого. От которого подкашиваются ноги, и мутнеет разум. Ближе к ночи пришло еще одно сообщение от него: "Спокойной ночи, солнышко! Целую тебя в твои пухленькие губки и в нежные розовые лепестки твоих сосков". Это была предельная ясность. Ясность откровенного, бесстыдного желания мужчины. Она вспомнила старую шутку: "Мужчина может лгать о многом, лишь в одном мужчина всегда предельно честен - в предложении переспать". Цинично, но очевидно.

Утром пришло еще одно послание: "Доброе утро, моя девочка! Думая о тебе, просто схожу с ума! Руки дрожат, а мне оперировать. Хочу зацеловать тебя всю! Обязательно зайду". И следом еще одно: "Я влюбился. Я хочу, чтобы ты была моей. Хочу ласкать и целовать каждый кусочек твоего потрясающего тела, каждый сантиметр твоей роскошной груди. Ответь мне, может я хоть немного успокоюсь". Внутри нее все задрожало, стало ныть, она не знала, что ответить. Его страсть опьяняла, туманила разум. Она не стала отвечать. Решила прийти в себя от нахлынувших чувств. И подумать, хорошо подумать, чтобы не наделать глупостей. Опять подумала о муже, вернее она думала о нем все это время - неосознанно, он как бы стоял тенью, наблюдая за головокружительно разворачивающимися событиями. НИ ЗА ЧТО на свете она не хотела бы отказаться от мужа. Любила ли его? Да! Желала его? Да! Но близость с ним приносила ей удовольствие в 5 случаях из 100. Его сниженное либидо к ней было горько и порой унизительно, т.к. инициатива близости всегда исходила от неё. А сам секс по большей части был игрой в одни ворота.

На протяжении многих лет она пыталась обсуждать с ним их интимную жизнь. Но это был разговор слепого с глухим. Да, он соглашался, что не мог ей дать того, что она хочет в полном объеме, но и не хотел ничего предпринимать, или, хотя бы, попытаться. И, думая о другом мужчине, который завораживал её своей страстью, она виновато сожалела о своих отношениях с мужем. Чувство вины прилипчиво, как хорошая замазка. Оно угнетает, мучит, заставляя переосмысливать происходящее в другом ракурсе. На карту их совместной жизни поставлено много, слишком много. И это "много" не имеет материальной ценности, поэтому так страшно это потерять. Простит ли он, если узнает (и что узнавать, ведь пока еще ничего нет). Нет? А почему так ноет сердце? Сладко-сладко. Голова кружится, и сжигают кровь слова-отравы.

Услышав шаги в коридоре, она не придала им значения. И только когда дверь в палату резко открылась, спиной почувствовала - это он. Обернулась, попытавшись как можно спокойнее улыбнуться. Он стоял у входной двери, едва переступив порог, и тоже улыбался. "Ну что?"- он назвал её по имени-отчеству - "Как самочувствие?" Она, продолжая улыбаться, ответила: "Спасибо, все хорошо". Ответила весело, но сдержано. Закрыв за собой дверь, он, не сводя с нее глаз, сделал несколько шагов, а затем как рывком - схватил её, привлек к себе и, не спрашивая ни взглядом, ни движением, властно и сильно поцеловал в губы. Губительно страстно, проникая языком в ее приоткрывшийся рот, он продолжал целовать ее, все сильнее сжимая ее в объятиях. Ответила ли она на его поцелуй? Целовал ОН. Он целовал. Он брал своё. Своё по праву испепеляющей страсти. По праву самого естественного закона жизни. По праву мужчины, желающего обладать женщиной.

Она чувствовала его вздрагивающее обжигающее дыхание, дрожь тела, и вдруг осознала упоительное желание отдаться этому мужчине, принадлежать ему. Но - женщины так устроены, что чувство самосохранения у них развито лучше, чем у мужчин. Опять же закон жизни. Как бы со стороны взглянув на происходящее, представила, что кто-то может войти в палату и увидеть их. Репутация. Да. Как же мы зависимы от общественного мнения! Она вдруг поняла, что еще чуть-чуть и потеряет сознание. Настолько сильно было проявление его страсти к ней, его доминанты над ней. Чуть отстранившись, она произнесла ели слышно: "Милый, не целуй так больше, ноги не держат". Он отпустил ее, она закрыв глаза, пыталась начать дышать ровно. Потом она подняла глаза - он стоял рядом, опустив голову, прерывисто дышал и двигал головой - словно пьяный, пытающийся немного протрезветь. Наконец, взяв себя в руки, взглянул на нее и, тяжело вздохнув, произнес: "Нужно бежать, еще одна операция. Я позвоню. Если получится - зайду". И, погладив по волосам, с нежностью произнес: "Моя девочка".

Когда доктор ушел, она села на кровать, опустив голову на подушку, и закрыла глаза. Как сладко ныли губы. А ведь это только поцелуй! Что будет дальше, думала она. Черт возьми, если бы все происходило в другой обстановке, я бы не стала ему говорить нет. Я бы просто ему отдалась, не размышляя и не оглядываясь. Что я делаю? Боже! Я знаю его всего три дня - и не знаю о нем ничего. Уже готова отдаться ему после первого страстного поцелуя? Да, она всегда была о себе другого мнения. Ей казалось, что слово "страсть" уже не имеет к ней никакого отношения. Раньше, в молодости, играя чувствами мужчин, могла долго морочить им головы, доводя до исступления, так ничего и не позволяя. Один раз ее чуть не побили за такую "динаму". В молодости... хотя сейчас, что - старость? Чушь! Просто бальзаковский возраст. Возраст зрелости, переоценки чувств и, наверное, осознание своей сокровенной чувственности. Осознание страсти.

И все же в ее душу закрался червь сомнения. Такой шквал чувств - с чего? Я дала повод подумать, что легкодоступна? Она вновь и вновь анализировала происходящее с ней. Нет! Может быть, была чуть более любезна... но нет, не более чем. Улыбчива, ну так это ее обычное состояние. Он красив, великолепно сложен. Шутливо-остроумен. Возможно, он обычный Дон Жуан, который, имея гарем из сотрудниц, решил обольстить хорошенькую пациентку, имеющую ранг vip-персоны в их клинике? Теперь сомнения просто съедали её изнутри. Но женщины чертовски изобретательные создания, а ее восточные корни умножали эти женские качества на два.

Увидела, что медсестры отмечают день рождения одной из сотрудниц, потихоньку, в сестринской. Очень кстати, подумала она. Взяв коробку хороших конфет и бутылку мартини, принесенную кем-то из родственников, проиграв в уме разговор, постучалась в дверь сестринской. Её встретили чуть настороженно, но обворожительная улыбка и несколько слов ласковой лести сделали своё дело. Через несколько минут они уже по-дружески болтали, разливая мартини и провозглашая тосты за именинницу. И, как всегда, в тесной женской компании, разговор переключился на сильный пол. Тут она и стала воплощать свой план - рассказав пару анекдотов про мужчин, вскользь заметила, что отдельные экземпляры в их клинике очень даже ничего, а один - так и просто мачо. И, как будто припоминая, назвала Его имя.

"Мачо?!" - с удивлением произнесла одна из сестер - "сухарь, педант и полный официоз" - резюмировала она. "Все врачи, как врачи, а этот устроил казарму из отделения. Девчонки от него воют" - закончила другая медсестра. Сказанного было достаточно и она перевела разговор на другую тему, помня "по Штирлицу", что люди, как правило, не запоминают фразы из середины разговора, а помнят, чем он был закончен. Выйдя с импровизированной вечеринки, она зашла в палату и, присев на кровать задумалась о нем. Уж очень-то не соответствовал, как ей казалось, представленный сотрудницами характер заведующего с образом сжигаемого страстью её поклонника. И тогда она решила - пусть все идет как идет. Поплыву по течению вверх или вниз, как вынесет. Она закрыла глаза, вздохнула и успокоилась.

Он не зашел. Скорее всего, тоже подумав о её репутации. И ещё, вероятно, подумав о том, что в следующий раз вряд ли сможет остановиться. Ближе к полуночи от него пришло очередное сообщение: "Доброй ночи, моя милая девочка! Знаю, завтра тебя выписывают. Наверное, первый раз в жизни не хотел бы, чтобы пациентка уходила из клиники. Каждый день видеть тебя, целовать. Не могу представить, что это кончится. Ты ведь не вырвешь меня из своей жизни, как страницу из календаря с прошедшей датой? Мы будем видеться, встречаться? Целую тебя всю!"

Она решилась. "Я тоже тебя целую. Думаю о тебе" - написала она.

Ранее утро встретило дождиком. Заглянув в телефон, она увидела, что сообщений нет. Приняв душ, она, как обычно, нанесла легкий макияж, легко сбрызнула духами поверхность шеи и волосы, растерев остатки духов на запястьях. Начала собирать вещи домой, думая, казалось, не о чем. Но, поймав себя на мысли, что все-таки думает о нем, посмотрела на часы. Только начало восьмого. Врачи придут, как минимум, через час. А в двенадцать приедут сын и муж, забрать её из клиники.

Так же внезапно, как в предыдущий раз, открылась дверь в палату. Он стремительно вошёл, в черном льняном полуспортивном костюме и, бросив портфель на стул, выдохнул: "Здравствуй". И опять, как тогда, с таким же сумасшедшим жадным желанием, притянул её к себе и начал целовать. Сразу глубоко, проникновенно. Она больше не смущалась, не раздумывала, а "плыла" - она ведь решила плыть по течению! Ответив на его поцелуй, коснулась языком его языка, и, приобняв его за предплечья, вздрогнула от жесткой брони его бицепсов. Почувствовав ее ответ, он подался вперед, сильнее прижав её к своей груди, и еще глубже проник языком в ее рот, до боли сжав ее губы своими губами.

Она внутренне сказала ему "да" и он почувствовал это - "да" - на все его безумные фантазии и опасные желания. Он понял - она будет его.

Она почувствовала его руку на своей груди, пальцы сжали затвердевший сосок и отпустили, поглаживая грудь, и вновь уже более сильно сжали. Где-то внизу живота приятно заныло и ей стало горячо. Вот уже рука на ее ягодице, поглаживая и несильно сжимая. Все ещё не отпуская её губы своим поцелуем, он прижал ее за ягодицы к своему паху. Лобком она почувствовала железную твердость мужского естества, и неожиданно, придя в себя, отстранилась, произнеся из последних сил: "Мы сошли с ума. Ведь могут войти!" В эту минуту она увидела его лицо: безумно-красивое, искаженное страстью, с покрасневшими белками воспаленных глаз и губы, губы, прошептавшие как в бреду: "КАК Я ХОЧУ тебя, девочка моя!" Это настолько врезалось в ее сознание, что, даже закрыв глаза, она словно видела его лицо и слышала эти обжигающие слова.

Уже дома она вдруг со всей отчетливостью поняла - ТАК ее муж никогда на нее не смотрел. В глазах мужа она никогда не видела такого сильного, страстного желания, даже в самом начале их отношений. И никогда не слышала от него таких слов, произнесенных жарким, пьянящим шепотом. Она заплакала из жалости к себе, от неразделенного желания ее к мужу и жалости к нему, твердо понимая, что уже не сможет отказаться от другого мужчины, желающего её с такой яростной страстью.