Счастье.....
Вздрагивающе обидно стоять в этот промозглый вечер на улице. Моросящий дождик забивается во все щели. Лицо мокрое, руки мокрые, куртка мокрая. И в мире существует сейчас всё только мокрое: мокрое счастье, мокрая улица, мокрое окно... Её окно, Наташкино...
Где она? За этим окном? За этой занавеской? Смотрит на меня, такого жалкого, мокрого и... что? Смеётся? Грустит? Плачет? Скорее всего, не смотрит... Что случилось с ней... позавчера... да, позавчера... у фонтана в парке?
Еще у входа в парк она была моя, то держащая меня за руку, то застегивающая мне вторую пуговицу на рубашке, то смеющаяся из-за чего-то рассмешившего нас. А у фонтана уже чужая, побледневшая, с отрешенным лицом, застывшая на месте с глазами, полными дикой боли и устремленными куда-то прямо по аллее.
Потом она пропала. Исчезла. Легко пропасть, трудно найтись. Её не было в институте, когда я заходил, не было в изостудии, когда я её спрашивал, не было дома, когда я звонил. Я чувствовал, что преследую её, что за каждым ответом "её нет", стоит она с белым отрешенным лицом и поблекшими глазами... а может и не стоит? Может, её уже нет на самом деле? Улетела... уехала... сменила телефон... ушла с работы... бросила институт... упала, утонула, умерла.
Я дёрнул головой, словно отгоняя все эти мысли. И точно... все как-то отдалилось, выстроилось... и я как бы взглянул на всё это издалека, может быть сверху. Увидел гигантскую паутину мокрых улиц, и одновременно себя, стоящего перед домом Наташки... и её, притаившуюся за окном. Я стал одновременно и маленьким, и огромным, вместившим в себя не только себя, стоящего у ее дома, но и город с деревьями, улицами, парками... и даже ЕЕ с её радостями и несчастьями, думами и слезами. И я понял. Понял, что я сейчас ей не нужен. Она сама захочет найти меня. Сама. И я отбросил всё. Оставил только себя, её и нашу обескровленную любовь, готовую покинуть нас, приготовившуюся бежать. Я принудил её остаться. Сейчас, да. Было не легко, но я смог.
Я устал гоняться за ней. Я буду ждать. Может быть, это и не правильно, но я с ней говорил и она меня поняла...
По-другому, я не мог больше. Три месяца, как три года... Мне было уже больно физической болью в груди, мне было больно вдохнуть. Я был близок к тому моменту, когда безразличие овладевает и не уходит, вытесняя все существующие в природе чувства...
Где она? За этим окном? За этой занавеской? Смотрит на меня, такого жалкого, мокрого и... что? Смеётся? Грустит? Плачет? Скорее всего, не смотрит... Что случилось с ней... позавчера... да, позавчера... у фонтана в парке?
Еще у входа в парк она была моя, то держащая меня за руку, то застегивающая мне вторую пуговицу на рубашке, то смеющаяся из-за чего-то рассмешившего нас. А у фонтана уже чужая, побледневшая, с отрешенным лицом, застывшая на месте с глазами, полными дикой боли и устремленными куда-то прямо по аллее.
Потом она пропала. Исчезла. Легко пропасть, трудно найтись. Её не было в институте, когда я заходил, не было в изостудии, когда я её спрашивал, не было дома, когда я звонил. Я чувствовал, что преследую её, что за каждым ответом "её нет", стоит она с белым отрешенным лицом и поблекшими глазами... а может и не стоит? Может, её уже нет на самом деле? Улетела... уехала... сменила телефон... ушла с работы... бросила институт... упала, утонула, умерла.
Я дёрнул головой, словно отгоняя все эти мысли. И точно... все как-то отдалилось, выстроилось... и я как бы взглянул на всё это издалека, может быть сверху. Увидел гигантскую паутину мокрых улиц, и одновременно себя, стоящего перед домом Наташки... и её, притаившуюся за окном. Я стал одновременно и маленьким, и огромным, вместившим в себя не только себя, стоящего у ее дома, но и город с деревьями, улицами, парками... и даже ЕЕ с её радостями и несчастьями, думами и слезами. И я понял. Понял, что я сейчас ей не нужен. Она сама захочет найти меня. Сама. И я отбросил всё. Оставил только себя, её и нашу обескровленную любовь, готовую покинуть нас, приготовившуюся бежать. Я принудил её остаться. Сейчас, да. Было не легко, но я смог.
Я устал гоняться за ней. Я буду ждать. Может быть, это и не правильно, но я с ней говорил и она меня поняла...
По-другому, я не мог больше. Три месяца, как три года... Мне было уже больно физической болью в груди, мне было больно вдохнуть. Я был близок к тому моменту, когда безразличие овладевает и не уходит, вытесняя все существующие в природе чувства...
