Я смотрю на купчиху уже давно. На ее небесные глаза, алебастровую кожу, подобранные губки. Смотрю и думаю, что это картина о вожделении. О вожделении не умозрительном, а вполне себе реализуемом, даже реализованном. Купчиха жена купца, однако на этой картине изображено все что угодно только не тот, кто отдал этой женщине руку, сердце, деньги и даже наименование. Купец вытеснен художником за рамку подсознания, и короче говоря, мы видим картину об адюльтере.
Знаков тому несколько. Первая бросающаяся в глаза улика кошка. Её рыжий цвет, настойчивая ласка и более всего откляченный зад. Это рыжий бес-искуситель, хотя кто тут искуситель ещё вопрос. От хозяйки исходит пурпурно-синяя волна любви, чтобы почувствовать которую, необязательно быть кошкой.
Улика вторая, она же центральный символ картины взрезанный арбуз. Вид этой астраханской ягоды, нарезанной так, что трудно избавиться от сравнений со смоквой, откровенен до неприличия. К слову о смокве. Всякий, кто видел созревший плод этой ягоды, не будет задаваться вопросом, почему именно она стала библейским символом грехопадения и в тоже время служит прикрытием для наготы. Астраханский арбуз справляется с этой ролью не хуже смоквы. Однажды увидев в недрах арбуза складки половых губ, вы более не избавитесь от этого наваждения.
Но довольно о символах, в которых можно прочитать что угодно. Итак, главная улика. Кустодиев избавил нас от разночтений, явно указав на объект адюльтера. Он не заметен на первый взгляд, как и положено любовнику знатной барышни: в противовес коту-искусителю этот ангел-хранитель помещён по правое плечо нашей купчихи. Разумеется, это конюх, ведущий ретивую кобылку такую же белую, холёную и разнузданную. Купчиха, котик, конюх - все как в лучших домах. Эта пастораль тем и отлична от трагических грехопадений в духе Катерины Измайловой, что здесь все в порядке вещей. Это адюльтер на голубом глазу. И эта синь органична, она прекрасно рифмуется с роскошным платьем, способным отразить созерцателя не хуже самоварного золота, с сервизом и соседским забором, а вслед - с крышами храмов и самим небом. Не нами это заведено, не нам и нарушать порядок вещей. Такова спокон веку траектория жизни русских купчих: Кухня - Колокольня - Кровать. Это те же бюргерские три К, с одним отличием: пока детей нет, их заменяет кровать. Кустодиев органично вписывает эту маленькую трагедию со счастливым концом в окружающий пейзаж. Гром не грянул, небо розово и воздушно, маковки белы и невинны, соседки точно так же пьют чай и косятся на своих конюхов. И ветка дуба цементирует эту мизансцену, опрадывая её как законный реванш микроматриархата в макропатриархате.
Купчиха конечно хороша. К слову позировала для неё Галина Адеркас. В Астрахани Галя Адеркас была соседкой Кустодиевых по дому, в студию девушку привела жена художника, приметив колоритную модель. Тогда Адеркас была совсем молода, студентка-первокурсница медицинского факультета. На набросках к картине ее фигура выглядит куда тоньше и не такой внушительной. Но для Кустодиева купеческий быт неотделим от буйства: красок, страстей, плоти. Таковы его "Красавица" и "Русская Венера". Такова в общем и "Купальщица" - тоже, между, прочим написанная с Адеркас. К слову, наша натурщица отнюдь не из купчих. Адеркас натуральная баронесса из рода, ведущего свою историю от ливонского рыцарей. Одна из баронесс фон Адеркас даже была воспитательницей Анны Леопольдовны и способствовала ее любовной связи с польским посланником, за что была уволена.
Нашу Галю уволить нельзя, она сама невольница. Раба любви. Разве можно, скажите, таким плечам и таким пальчикам пропадать по целым дням. Её рушничок уже вышит. Скучать было профессией провинциальных душечек, но наша купчиха не скучает. Об этом живо свидетельствуют свежие райские фрукты, шатры балаганов на вольном горизонте и вздернутые брови и взгляд налево, за границы картины, откуда пришёл наперсник-кот. Не виноватая я, он сам пришёл! Обратите внимание на нож в блюде с арбузом. То как он лежит, недвусмысленно свидетельствуют, что за купчихой бережно и искусно ухаживают. Чужие умелые руки принесли и нарезали ей этот арбуз. И те же руки нарезали для неё кекс. Это руки прислуживающие красоте, они не видны, но ощутимы как и руки живописца. Красного дерева парапет очерчивает границу дома: здесь семейный очаг в лице самовара, от которого к слову открещивались старообрядцы, считая его пузом дьявола, вот кошка на границе, ну да кошки это кошки, они живут во всех слоях сумрака, а за оградкой - иной мир: вот Бог, а вот порог. Оградка, впрочем, не слишком незыблема, сквозь её прутья, как сквозь пальцы, виден весь досуг нашей героини.
Куда более внушительна сама хозяйка кровь, что называется, с молоком. Кровь и молоко, эти два ингредиента нашей сдобной героини видны и в сервировке стола в виде арбуза и сливочек к чаю, обязательных символов причастия к купеческой жизни. Наша героиня берет от жизни все снимает все сливки с подкупающей грацией. Молоко, заметьте, цельное, но сгущённое, ибо просахарено оно не хуже того же кекса и того же арбуза. Девочка созрела, нажми брызнет сок. Художник даже показал, куда нажимать. Волшебная кнопка изображена в самом центре, это точка G разумеется от слова Gemma, Гемма гвоздь композиции. На ней держится нерв картины, но чуть разойдись булавка купчиха будет разоблачена, и нашему взору предстанет белизна, непосильная для взгляда простого смертного.(с)
